Шрифт:
Звонил Ворошилов.
— Назначено срочное заседание Военного совета. Немедленно выезжайте. Очень важный вопрос.
— Поздно уже, Климент Ефремович. Я завтра с утра самолетом.
— Нет, только поездом... В Москве плохая погода. Берите свой вагон.
На перроне было тесно от провожающих. Приехали сослуживцы, старые друзья, выкроили минутку и делегаты съезда. Последние рукопожатия, вечные слова прощания, что сами срываются с губ и проносятся мимо.
— Петя, будь мужчиной!
Двадцать девятого мая в тринадцать часов пятнадцать минут он видел отца в последний раз.
Вечером нагрянули с обыском.
Рано утром поезд остановился в Брянске. После того как салон-вагон отцепили, по железным ступеням поднялись работники НКВД. Войдя в купе, где командарм досматривал последний сон, не отравленный вонью параши, они первым делом нашли оружие.
Пистолет лежал под подушкой. Где же еще ему быть?
Один резко рванул занавески, другой сдернул одеяло.
— Вставайте! Вы арестованы.
Якир вынырнул из сна, как боксер из нокдауна. Сперва встрепенулось сердце — оно уже все знало, и только потом сквозь головокружительную муть просочилось понимание. Он содрогнулся от ледяного озноба: в довершение всего они застали его врасплох, голого. Омерзительно!
— Вот постановление,— ему сунули под нос какую- то бумажку с фиолетовой ядовитой печатью.— Одевайтесь.
— Решение Центрального Комитета есть? — Якир сдернул с вешалки гимнастерку.
— Наденьте штатское,— нависший над ним майор покосился на ордена.— Так оно и для вас будет лучше...
— Я спросил о решении Центрального Комитета! — Иона Эммануилович не понял, чем поможет ему штатский костюм. Телесный осмотр, срезание пуговиц и прочие неизбежные процедуры были вне его мира. Он не знал, что чувствуют люди, когда с них спарывают шевроны, срывают ордена. Никогда не думал об этом.
— В Москве вам покажут все, что требуется...
Он торопливо натянул брюки, кое-как пристегнул запонкой воротничок. Только галстук никак не давался.
— Оставьте,— сказал майор.
Выходя из купе, Иона Эммануилович увидел адъютанта Захарченко. Спускаясь, чувствовал на себе его тоскующие глаза.
Его повели по путям куда-то в тупик, на отдаленную платформу, где возле обшарпанного лабаза стояли машины. В Москву повезли с почетным эскортом.
«К. Е. Ворошилову . В память многолетней в прошлом честной работы моей в Красной Армии я прошу Вас поручить посмотреть за моей семьей и помочь ей, беспомощной и ни в чем не повинной. С такой же просьбой я обратился к Н. И. Ежову.
9 июня 1937 г.
Якир»
«Сомневаюсь в честности бесчестного человека вообще.
10 июня 1937 г. К. Ворошилов»
Ножницы регламентации обкорнывали не только судьбы, но и обстоятельства. Черт с ним — с однообразием приемов. С совпадением обстановки как быть? А что обстановка? Ее также организует регламент.
Уборевича тоже избрали в президиум. В Смоленске, в Доме Красной Армии, начала работу окружная партийная конференция. На второй день поступила телефонограмма из столицы. Срочный вызов.
Наскоро собрав небольшой чемоданчик, Иероним Петрович взял на дорогу пару книжек и коробку сигар.
За окнами доцветала сирень, со дня на день мог распуститься жасмин. Самая чарующая пора.
Перед тем, как уйти, оборвал листик календаря: 29 мая.
Нине Владимировне позвонили из отдела связи округа, что поезд скоро прибудет в Москву.
— Маша, голубушка, вы уж приготовьте все, как надо, а я полетела.
Когда показался паровоз со звездой, она бросилась навстречу с букетом цветов. Пока добежала к салону, состав остановился. Увидев на перроне военных в синих фуражках, не придала этому никакого значения. Схватилась за поручень, оттолкнув зазевавшегося охранника, и вскочила на подножку. Он рванулся за ней, успел, кажется, поймать кончик газового шарфа, но Нина Владимировна уже влетела в тамбур.