— Еще раз заявляю: Муралов не мог украсть бриллиант. Он невиновен. А все эти Ваши доказательства — это какая-то подтасовка фактов, — запальчиво панировал Николай.

— Ну, как знаете. Но учтите: времени осталось немного. Все, что я обещал можно оформить только до суда. Вот мой телефон. Надумаете — звоните.

Катя встретила Николая у порога — свежая, чисто вымытая, пахнущая чем-то вкусным. Она явно радовалась его приходу. На минуту Николаю показалось, что она ждет его объятий, но наваждение улетучилось, и он окунулся в атмосферу мягкой доброжелательности, окружающей Катю как вуаль. Однако, заметив его озабоченное лицо, она спросила:

— Что, все плохо?

— Не совсем, — схитрил он, — но несколько хуже, чем я предполагал. Свидание могут разрешить только после окончания следствия и только Вам, а мне, как лицу постороннему, свидание не положено. То же с передачей — разрешат только после окончания следствия. В утешение могу добавить: следствие закончится очень скоро.

— Екатерина Дмитриевна! Я принес Вам деньги на расходы, — прибавил Николай, положив на стол конверт.

Реакция с ее стороны была бурной и безапелляционной.

— Ни за что не возьму эти деньги. Забирайте их назад немедленно. В этом нет никакой надобности: деньги есть у меня — мои отпускные, они есть и у Сережи — за реставрацию иконы и за продажу картины. Спасибо Вам за попытку помочь, но это лишнее.

Пока Катя бушевала, он смотрел на нее молча, с грустной улыбкой, не прерывая ее и не возражая.

Когда она утихла, выражение лица Николая изменилось: оно стало твердым и даже жестким.

— Слушайте меня внимательно, — заявил он. — Я старше Вас, опытнее и осведомленнее. Те деньги, что есть у Вас, неприкосновенны. Я не хотел Вас пугать и огорчать, но, видимо, Вам придется узнать истинное положение вещей. Следствием собраны несколько случайных косвенных доказательств причастности Сергея к краже бриллианта. Следователь выстроил эти случайные доказательства в одну шеренгу и из нее выводит свое обвинительное заключение. Так что нам предстоит долгая и упорная борьба за свободу Сережи. Придется воспользоваться услугами хорошего адвоката, а они не дешевы. Пока трудно сказать, на что еще потребуются деньги. Я понимаю Ваше нежелание взять их у меня. Мне это горько, но я сознаю, что Вы не хотите быть материально обязанной мне. Поэтому мы сделаем так. У Вас найдется тетрадка и карандаш? Отлично. Мы вносим в нее дату, суммуи наши с Вами подписи. Эти деньги я ссужаю Сереже, а когда он вернется, мы с ним разберемся. Уж он-то не откажет принять у меня деньги в долг. Так что с этим делом покончено. А сейчас ступайте гулять с Настенькой, а мы с Амалией Карловной продолжим уборку в комнате Сережи.

— Подождите немножко, Николай Федорович. Спасибо Вам несказанно за Вашу доброту и деликатность. Поверьте, я умею все это ценить. А сейчас ответьте на один вопрос: Вы сегодня завтракали?

— Нет, — сознался он. — Некогда было.

— Тогда, может быть, Вы сначала пообедаете со мной? Я только что сварила свой любимый монастырский борщ с грибами и черносливом по маминому рецепту. Этот борщ у нас дома варили по большим праздникам — в Таганроге грибы редкость, а здесь грибы — хлеб насущный. Так как? Хорошо?

Николай, как и встарь, следил за ее неспешными ловкими движениями, словно за неким ритуалом. На столе как на скатерти самобранке появились тертая редька с зеленью, квашеная капуста с мочеными яблоками, горячая картошка и кастрюля с борщом, источающим сказочные ароматы. Не обошлось без небольшого графинчика с водкой, в которой плавал кусочек красного перца.

Голодный Николай, глядел на это священнодействие, глотая слюну. После обеда Катя снова остановила Николая.

— Я прошу Вас ознакомить меня во всех подробностях без утайки, со всеми обстоятельствами дела моего брата. Я непременно должна активно участвовать в борьбе за его освобождение. Может быть, и я на что-нибудь сгожусь. Я ведь без пяти минут юрист, — может быть, мои знания окажутся полезными.

— Екатерина Дмитриевна, это потребует длительного, многочасового разговора. Мы сделаем так. Сегодня Вы пойдете с Настенькой на прогулку, а я займусь уборкой. Я уже сговорился на этот счет с Амалией Карловной. Она любезно специально выделила для этого время. Отложить на завтра не получится: она обещала помочь своей приятельнице организовать застолье. А вот завтра с утра я должен быть в Эрмитаже — хочу посоветоваться с коллективом Сергея, а потом с Вашего позволения прибуду сюда, все подробно Вам расскажу, и мы вместе решим, как действовать дальше.

Катя неохотно согласилась:

— Хорошо, раз иначе нельзя, я потерплю. До завтра.

Катя помешивала на огне кашу для Настеньки и с нетерпением ждала прихода Николая, чутко прислушиваясь к шагам на лестнице.

Низкое осеннее солнышко заглянуло в окно и согрело уснувшую было на зиму большую зеленую муху. Та проснулась и начала яростно биться о стекло, стремясь навстречу теплу и солнцу.

Катя распахнула окно и выпустила затворницу. В кухню ворвался свежий чистый воздух, пахнущий мятой и палой листвой. Оставив окно открытым, она вернулась к нерастопленной плите, на которой пыхтела керосинка и булькала каша. Вдруг какая-то неясная внутренняя тревога безотчетно, неодолимо повлекла ее к окну. Под окном стоял Кирилл и, подняв голову, не отрываясь, смотрел на ее окно.

— Катя! — окрикнул он ее. — Разреши мне войти. Обстоятельства требуют, чтобы мы с тобой объяснились и приняли решение относительно нашего будущего.

Катя не двигалась и молчала. Кирилл продолжал.

— Жена оставила меня и дала мне развод. Я свободен. Я хочу жениться на тебе. Я делаю тебе предложение. У нас будет чудесная семья — я, ты и наша дочка. Ты ведь так этого хотела. Открой мне дверь, мы все обсудим.

Катя так же, молча, покачала головой.

— Но я люблю тебя бесконечно! Ты самое дорогое, что есть у меня на свете!