Вдруг Катя услышала какие-то странные звуки в соседней комнате. Она поспешила туда и обнаружила горько рыдающую Домну Матвеевну.

— Домна Матвеевна, голубушка, что же Вы плачете? — пыталась успокоить ее Катя, теперь мы будем жить одной дружной семьей, и Коле не надо будет уходить на ночь. Это ведь хорошо, правда?

Домна Матвеевна кивнула головой, продолжая рыдать.

— До сих пор у Вас был только сын, а теперь будет еще и добрая, ласковая дочка. Это тоже хорошо, правда?

Домна Матвеевна снова кивнула, не унимая слез.

— Может быть, Вы считаете, что я недостойна стать женой Вашего сына?

Домна Матвеевна энергично закачала головой.

— Я Вам нравлюсь? Так это же отлично! — обрадовалась Катя. — Вы радоваться должны — мы Вам внуков нарожаем — разве это плохо?

Наконец Домна Матвеевна вытерла фартуком глаза и нос и заключила:

— Все правильно, то, что ты тут говоришь. Только так уж повелось: выдает мать замуж дочь -— радуется: удалось товар с рук сбыть; женит мать сына— и в слезы: родное дитятко чужой бабе отдает.

* * *

— Заходи скорей, прикрой дверь поплотней, чтоб не дуло. Садись к печке. У меня чай поспел — будешь ужинать? — так встретил Сергей продрогшего Николая. — Постой, это что за парад? Ты с утра в командировку едешь?

— Да нет, я, собственно, к тебе с миссией.

— С миссией? Ну, давай, не томи — в чем дело.

Николай принял торжественную позу и громогласно заявил:

— Сергей Дмитриевич! Я прошу у Вас руки сестрицы Вашей Екатерины Дмитриевны. Я говорил с ней, она согласна.

Сергей расхохотался, смеялся долго и с аппетитом.

— Прости друг, лучшей партии для Кати и придумать невозможно, — наконец отдышался Сергей. — Я всегда хотел этого. Ты был моим лучшим другом, а теперь станешь еще ближе — моим братом. Но зачем такие церемонии? В наше время это выглядит нелепо и даже смешно.

— Ты, как всегда, прав Сережа, но только не в этом случае. Екатерина Дмитриевна угнетена своим прошлым, утратила уверенность в себе, и я хочу помочь ей самоутвердиться. Поэтому все у нас будет по высшему разряду: и флердоранж, и фата, и белое платье, и кольца, и венчание в церкви, и торжественный ужин в дорогом ресторане. И первый поцелуй — у алтаря. Ничего, потерплю. После наверстаю. И ты должен меня поддержать в этом.

— А тебя не смущает, что у Кати ребенок?

— Нисколько. Мы с Настенькой — большие друзья. Она уже сейчас зовет меня папой. Я буду просить жену разрешить мне удочерить Настеньку и надеюсь, что она согласится.

— Но у вас будут свои дети. Как тогда ты будешь относиться к неродной дочери?

— Как к старшей дочери в семье, помощнице и советчице. Ребенок, Сережа, это не беды, это подарок. Беда в другом. Не любит она меня. Она все еще любит того, другого... она сама как-то проговорилась, и идет замуж от одиночества, от безысходности. Понимаешь, мне довольно и даже очень много жить с ней под одной крышей, заботиться о ней, растить вместе с ней наших детей. Но ей-то каково, бедняжке! Ложиться в постель с нелюбимым, терпеть его ласки, рожать детей от нелюбимого... Да и мне горько сознавать, что нас трое в постели, и третий лишний — это я. Знать, что бы я ни делал, как бы не старался, я никогда не смогу сделать ее счастливой.

Сергей взглянул на своего друга — и ужаснулся: его лицо было истерзано страданием.

—Что-то ты не похож на счастливого жениха. Я уверен, ты ошибаешься. Не может она, такая умница, такая чуткая не распознать и не оценить твою доброту, твою порядочность, золотое твое сердце. Я знаю, вы будете счастливы, вы оба заслуживаете счастья. У меня где-то завалялась бутылка отличного Кизлярского. Давай-ка мы осушим ее — тебе на счастье, а мне на радость.

* * *

Свадьбу пришлось отложить. Близилось время государственных экзаменов, и Кате надо было восполнять пропуски. К тому же и Николаю надо было срочно выполнить серию иллюстраций к произведениям А. П. Чехова — чтобы не упустить денежный и престижный заказ. Он рассчитывал уговорить Ольгу позировать для некоторых рисунков, но та заупрямилась:

— Я не могу бывать в Вашей мастерской, где возможна встреча с Сергеем, а у меня — неудобно. Я девица и принимать у себя постороннего мужчину не могу. Даже такого безопасного, как Вы, — добавила она, смеясь.

— У меня есть крохотная мастерская, в издательстве, там мы сможем организовать наши сеансы.

Во время одного из сеансов Николай затеял давно задуманный разговор:

— Ольга Васильевна, неужели Вы верите, что Сережа виновен в пропаже бриллианта?

— Я верю в одно: господин Крюгер не мог подменить бриллиант на страз: его статус и воспитание исключают это. Ювелир либо ошибся, либо лжесвидетельствует. К тому же у фон Крюгера не было мотива присваивать бриллиант, он и так его получал вместе с моей рукой. Своим приездом в Новгород он подтвердил свою претензию на мою руку. Это я его оставила, а не он меня.

— Крюгер знал код Вашего тайника?

— Конечно, нет — он не был членом нашей семьи, хотя собирался стать им. Послушайте, Николай Федорович, я требую, чтобы Вы не травмировали меня разговорами на эту тему, иначе я немедленно прекращу эти сеансы.

Николаю пришлось подчиниться.

Пришла робкая питерская весна с чередованием ясных солнечных дней и возвратом зимних холодов и ненастья. Катя блестяще сдала государственные экзамены и получила, наконец, аттестат юриста.