Он сел и обратился ко мне:

— Я хочу вас спросить: можно определить наркомана просто на взгляд? — Он дрожал.

— Очень редко. А что?

— Просто любопытно. Даже если это неизлечимый наркоман?

— Чем дальше он зашел, тем больше шансов заметить, что с ним не все в порядке, но зачастую нельзя быть уверенным, что дело тут в наркотиках.

— И еще, — сказал он. — Гросс говорит, что когда тебя ударят ножом, ты в первый момент чувствуешь лишь нечто вроде толчка, а боль приходит только потом. Это так?

— Да, если тебя ударили довольно сильно довольно острым ножом. То же самое в случае с пулей: сначала чувствуешь только удар — а когда пуля маленького калибра и в стальной оболочке, то и удар почти не замечаешь. Все остальное начинается после того, как в рану проникает воздух.

Мими допила третий по счету коктейль и сказала:

— Я считаю, что вы оба ведете себя неприлично и гадко, особенно принимая во внимание то, что случилось сегодня с Ником. Гил, попробуй найти Дороти, ты же знаешь кое-кого из ее подруг. Позвони им. Думаю, она вот-вот появится, но все же я за нее беспокоюсь.

— Она у нас, — сказал я.

— У вас? — Удивление ее могло быть и неподдельным.

— Она пришла сегодня днем и попросила разрешения некоторое время пожить у нас.

Мими кротко улыбнулась и покачала головой.

— Ох, уж эта молодежь! — Улыбка сошла с ее лица. — Некоторое время?

Я кивнул.

Гилберт, который явно ждал удобного момента, чтобы задать мне очередной вопрос, не проявил ни малейшего интереса к разговору между его матерью и мною.

Мими опять улыбнулась и сказала:

— Прошу прощения за ее назойливость по отношению к тебе и твоей жене, однако, признаюсь, я вздохнула с облегчением, когда узнала, что она сидит там, а не болтается невесть где. Когда вы вернетесь, она уже перестанет дуться. Отправьте ее домой, ладно? — Она налила мне коктейль. — Вы были к ней очень добры.

Я ничего не сказал.

Гилберт начал было говорить:

— Мистер Чарльз, а преступники — я имею в виду, профессиональные преступники — обычно…

— Не перебивай, — сказала Мими. — Вы отправите ее домой, не правда ли? — Она говорила вежливо, однако тем тоном, который Дороти назвала тоном Ее Королевского Величества.

— Она может остаться, если хочет. Норе ваша девочка нравится.

Она погрозила мне полусогнутым пальцем.

— Но я не позволю так ее портить. Надо думать, она наговорила про меня всякой ерунды?

— Она что-то говорила о каких-то побоях.

— Вот-вот, — снисходительно сказала Мими, словно это подтверждало ее правоту. — Нет, вам придется отослать ее домой, Ник.

Я допил коктейль.

— Ну? — спросила она.

— Она может остаться у нас, если хочет, Мими. Нам нравится, когда она с нами.

— Это смешно. Ее место дома. Я хочу, чтобы она была здесь. — Голос ее звучал несколько резче. — Она еще только ребенок. Вы не должны потакать ее дурацким капризам.

— Я ничего не сделаю. Если она хочет остаться, она останется.

Злость в голубых глазах Мими выглядела очень привлекательно.

— Это мой ребенок, и она еще не достигла совершеннолетия. Вы были к ней очень добры, но то, что вы делаете сейчас — совсем не доброта, ни для нее, ни для меня, и я не намерена с этим мириться. Если вы не отправите ее домой, я предприму необходимые шаги, чтобы вернуть дочь. Мне не хотелось бы занимать столь твердую позицию в этом вопросе, но учти, — Мими наклонилась вперед и с расстановкой произнесла: — Чтобы сегодня же она была дома!

Я сказал:

— Не станешь же ты затевать со мной драку, Мими. Она взглянула на меня так, словно собиралась признаться мне в любви и спросила:

— Это угроза?

— Ну хорошо, — сказал я. — Сообщи в полицию, и пусть меня арестуют за похищение детей, растление малолетних и хулиганство.

Пронзительным, срывающимся от ярости голосом она проговорила:

— И скажи своей жене, чтобы не лапала моего мужа!

Рука Норы, выбиравшей вместе с Йоргенсеном следующую грампластинку, лежала у него на рукаве. Они повернулись и с удивлением посмотрели на Мими.

— Нора, миссис Йоргенсен хочет, чтобы ты не трогала руками мистера Йоргенсена, — сказал я.

— Ради Бога, простите, пожалуйста. — Нора улыбнулась Мими, затем посмотрела на меня, на лице у нее появилось очень искусственное выражение озабоченности, и звенящим, словно у читающей наизусть стихотворение школьницы, голосом она сказала:

— О, Ник, ты такой бледный! Я вижу, ты совсем выбился из сил, и тебе опять будет худо. Сожалею, миссис Йоргенсен, но, думаю, мне лучше отвезти его домой и немедленно уложить в постель. Вы извините нас, я надеюсь?