Ночные встречи вошли у нас в привычку: как только все в доме засыпали, папа будил меня и докладывал обстановку. Компанию нам составлял Нерон, и папа, боясь отдавить ему хвост, стал зажигать ночник. Когда папа не приходил ночью, мы переглядывались за завтраком, и если он кивал — это означало, что ничего ужасного не случилось. Даже этот безмолвный диалог мы из осторожности вели только после того, как мама и Жюльетта выходили из-за стола.

Как-то ночью он пришел ко мне в комнату и поделился дикой, идиотской идеей. Одной из тех, что сначала кажутся гениальными, а на поверку оборачиваются катастрофой, и никто не понимает, как такое вообще могло прийти в голову здравомыслящему человеку.

— Что, если рассказать обо всем подружке Франка?

— Сесиль?

— Возможно, она сумеет его убедить.

— Они расстались два года назад. Франк ужасно с ней поступил — не признался, что завербовался, — и между ними все кончено. Мне он пообещал, что все объяснит Сесиль в письме, но не написал. Приличные люди так не поступают. Она больше не хочет о нем слышать. Я много раз пытался ее разговорить, но она меня сразу затыкала.

— Ты ничего не понимаешь в женщинах. Они говорят «нет», а имеют в виду «да».

— Правда?

— Уж ты мне поверь. Кроме того, мы ничего не теряем, даже если она откажется. А вдруг девушке все-таки удастся убедить Франка сдаться, пойти в суд и надеяться на лучшее? Пусть сделает это в память о прошлом. Не обязательно любить человека, чтобы помогать ему. Многие люди остаются друзьями даже после разрыва.

— Допустим, она согласится. Но как же они встретятся? Франк скрывается и не захочет ее видеть.

— Помнишь Санчеса?

— Это тот техник, что недавно вышел на пенсию?

— Франк у него. Санчес живет один, у него домик в Кашане. Он всю жизнь работал на Делоне. Я ему доверяю. Он сразу согласился, не задал ни одного вопроса.

— По-моему, она откажется.

Я ждал Сесиль на скамейке напротив теннисных кортов.

— Что случилось, Мишель?

Я рассказал ей об обыске в рождественскую ночь, о папином марш-броске в Алжир, о возвращении Франка и о том, что он скрывается от полиции. Она молча смотрела на меня тяжелым взглядом, но ни в чем не упрекнула.

— Правильно сделал, что рассказал.

— Иначе было нельзя.

Она погладила меня по щеке:

— Спасибо, маленький братец.

По логике вещей, мне следовало чувствовать себя неловко. Стыдно врать тому, кто тебе доверяет. Но я не испытывал чувства вины, совсем наоборот. Позже я понял, что сыграл роль вестника, и не имело значения, расскажу я Сесиль правду или нет. Решение было за ней. Она могла пожать плечами и продолжить бег, но решила ехать в Кашан. Я попытался разубедить ее, приводил аргументы, достойные «Армии теней». [136]

— Что за бред ты несешь? Кончай идиотничать.

Она села в поезд на линии Co и не позволила мне поехать с ней. Не знаю, что там у них произошло, но на следующий день Сесиль захотела увидеться с папой. Мы встретились в эльзасской пивной на площади Сент-Андре-дез-Ар, недалеко от ее дома.

— Я виделась с Франком. Он сказал, что вы готовите побег.

— Это его идея. Не буду вдаваться в детали, но дело оказалось сложнее, чем я думал.

— Франк готов подумать о том, чтобы сдаться, он хочет посоветоваться с адвокатом.

— Можно проконсультироваться с мэтром Флорио, он лучший.

— Нет, Франку нужен адвокат из Лиги защиты прав человека. Это будет политический процесс.

Папа и Сесиль встретились с двумя юристами, но никуда не продвинулись. Адвокаты заявили, что не могут дать квалифицированного заключения, не изучив материалы дела, но сошлись во мнении, что обвинения тяжелые. Убийство и «оставление места службы во враждебном окружении» караются смертной казнью. Даже при наличии смягчающих обстоятельств Франку грозит пожизненное или — в лучшем случае — двадцать лет заключения с перспективой условно-досрочного освобождения не раньше чем через десять лет. Санчес присутствовал на встрече в качестве посредника, потому что Франк не захотел покидать убежище. Папа не посвящал меня в детали дела, и мы больше не устраивали по ночам «военных советов».

Я много раз заходил к Сесиль, но не заставал ее дома. У меня были ключи, но пользоваться ими почему-то не хотелось. Я звонил — никто не брал трубку. Однажды вечером я снова отправился на набережную Августинцев — просто так, без всякой надежды, и мне повезло.

— Как хорошо, что ты пришел, Мишель!

— Ты исчезла. Я беспокоился.

— Отец ничего тебе не сказал?

— Он со мной не делится. Что происходит?

— Я еду с Франком.

— Что?

— Мы уедем.

— Я думал, ты…