— Я тоже…

— Это безумие.

— Я встречалась с другим адвокатом. Он настроен более чем скептически из-за этих новых военно-полевых судов. Франк в серьезной опасности. Нельзя допустить, чтобы он сел на пятнадцать лет за убийство негодяя и загубил свою жизнь.

— Ты загоняешь себя в ловушку.

— Вовсе нет. Я поеду с Франком, но смогу вернуться, когда захочу, никто мне не помешает. Мы выберем страну, откуда нет выдачи. Будем жить свободными в свободной стране. Мы снова обрели друг друга, понимаешь? Зачем отравлять себе жизнь, если можно быть счастливым? Мы не исчезаем, просто… переселяемся. Ты сможешь к нам приезжать. Твой отец и его друзья ищут корабль, на котором мы уплывем в Южную Америку. Из Роттердама.

— Когда?

— Скоро. Не знаю только, как быть с Пьером. Писать ему я не смогу, черкну несколько слов из Голландии, чтобы не беспокоился, мол, уезжаю на несколько месяцев. Но никаких лишних деталей, почту могут перлюстрировать. Осторожность лишней не бывает. Когда он вернется, ты все ему объяснишь. Я могу на тебя рассчитывать?

Около двадцати двух часов Леонид вышел из зала отдыха для летного состава. Ему всегда нравилось смотреть, как приземляются самолеты. Два часа до встречи с Миленой. Он бродил по опустевшему залу аэропорта. Электромонтер тянул кабели, два столяра возились с рекламным щитом компании «Pan Am». На центральном информационном табло высветились данные завтрашних рейсов. Объявлений о прилете почтовых самолетов не было. Леонид миновал зону таможенного досмотра, вышел на бетонированную площадку и укрылся под козырьком. Стоявшие в ряд самолеты поблескивали серебром. Пошел дождь, но Леонид не мог удержаться, чтобы не взглянуть на новый «Super Constellation». [137] Он прислушался. С востока доносился знакомый гул. В темноте загорелись два желтых глаза, почтовая «Дакота» на мгновение зависла над полосой, зашуршала шасси по бетону и начала выруливать к ангару. К люку подъехал грузовичок, началась выгрузка почты. Леонид подошел ближе и узнал Жан-Филиппа, второго пилота, с которым успел подружиться. Он ждал, что вот-вот появится Милена.

— Как дела, Жан-Филипп?

— Попали в болтанку над морем. Самолет был перегружен.

— Как обычно.

— Ничего не поделаешь. Начальству плевать на наши возражения. Ощущение было такое, что мы попали внутрь гигантского барабана.

— Понимаю. Чтобы избежать этого, приходится набирать большую высоту. Милена не с вами?

— На сей раз нет.

Леонид пошел к зданию аэровокзала, а экипаж занялся погрузкой почты и заправкой самолета керосином. Почему она не прилетела? Заболела? Или опоздала? Тогда почему не предупредила? Может быть, она звонила в отель?

Он успел на последний автобус, вернулся в гостиницу, утешительных новостей не получил, попросил портье связаться с Парижем и перевести звонок к нему в номер. Он ощущал болезненную пульсацию в затылке у самой шеи. Спиртное закончилось. Администратор отказался открыть бар и не захотел выручить постояльца даже бутылкой пива. Леонид предложил ему деньги, но ничего не добился.

Леонид обошел весь квартал, прежде чем вспомнил, что бары в этой стране «ложатся спать с петухами». Он разбудил Сергея и отнял у него последнюю бутылку водки. Леонид дважды набирал номер Милены, ждал по десять минут, но она не сняла трубку. В номере было жарко, Леонид обливался потом. Он открыл окно, и ледяной воздух остудил его лицо. Он сел в кресло. Его одолевало беспокойство. Он не знал, чего ему следует бояться сильнее всего. А потом он уснул: ему снились летящие через грозу самолеты, пьяные портье и невыносимо громкий трезвон. Звук напоминал вой сирены тонущего корабля. Телефонный шнур, обмотавшийся вокруг шеи, душил его и обжигал кожу. Барабанные перепонки готовы были взорваться от назойливого треньканья. Он открыл глаза. Телефон звонил не переставая. Он рванулся вперед и схватил трубку.

— Слава богу, мсье! — воскликнула дежурная администраторша. — Я боялась, что вы заснули. Соединяю с Парижем.

— Леонид, это Милена.

— Наконец-то, рад тебя слышать. Что случилось?

— Я пыталась дозвониться в Хитроу, но они тебя не нашли.

— Я бродил по залу. Где ты, почему не в Лондоне?

— Я не прилечу, Леонид.

— Не понимаю…

— Все кончено.

— Что ты такое говоришь?

— Между нами все кончено.

— Нет, не верю!

— Я устала от неопределенности. Силы закончились, понимаешь?

— Ты же знаешь, в каком я положении. У меня нет выбора.

— Все слишком сложно, Леонид. Я надеялась на другое.

— Нельзя так расставаться. Ты должна была со мной поговорить.

— Я много месяцев пытаюсь это сделать, но ты всякий раз отвечаешь одно и то же: мы любим друг друга, только это и важно, нужно жить настоящим.

— А разве не так?

— У нас нет будущего, Леонид. Когда люди любят друг друга, они живут вместе. Мы в тупике. Чем дольше это тянется, тем хуже становится. Сколько еще мы выдержим? Два года? Пять лет? Больше? Мне нужен мужчина, который будет со мной каждую минуту, я хочу строить планы на будущее, мне нужна надежность. Время так быстротечно, что мы не имеем права тратить его впустую. Наша жизнь могла бы быть такой прекрасной… Лучше остановиться сейчас, пока мы не возненавидели друг друга.

— Почему ты не сказала мне это в лицо?

— Мне бы не хватило храбрости.

— Я люблю тебя, Милена.

— Я тоже тебя люблю, Леонид, но я тебя бросаю.

— Мы можем все обсудить, попробовать найти решение.

— Его нет, и мы оба это знаем.

— Но нельзя же расставаться вот так, по телефону!

— Я больше никогда не приеду в Лондон. Все кончено, Леонид, кончено. Забудь меня, умоляю.

Милена повесила трубку. Леонид долго сидел не двигаясь и слушал короткие гудки, потом встал и отправился бродить по пустынному Лондону. Над городом занимался рассвет. Молочники начали развозить молоко. Один из водителей заметил разбитую витрину винного магазина: вор унес не меньше дюжины бутылок.

На обратном пути Леонид выглядел так ужасно, что второй пилот обращался к нему только по делу.

— Это мой последний полет, Сергей, я попрошу перевести меня на внутренние линии. Главное — летать над облаками, а куда — не так уж и важно.

Сергей хорошо знал Леонида, он понимал, что ответа тот не ждет. Александра принесла чай с печеньем, но даже присутствие красавицы-стюардессы не улучшило настроение командира. Он принюхался, его лицо исказила судорога.

— Как же воняет в этом самолете! У нас что, труп на борту? Вы разве не чувствуете?