Он вышел на балкон словно во сне. Но его мысли сохраняли полную ясность, и мозг деятельно работал. Все его чувства, все поступки принимали в его глазах нереальную форму сновидений и в то же время приобретали глубокое значение символов. Еще он слышал позади себя с трудом сдерживаемый смех Ипполиты, еще ощущал низость животных ласк, видел красоту летнего вечера, но теперь он уже знал, что должно было произойти.

Смех затих. Снова среди тишины тикали часы, и ударяли вдали цепы. Стон, раздавшийся из дома стариков, заставил его вздрогнуть, это начались муки родов.

«Все должно свершиться!» — подумал он. И, повернувшись, твердым шагом переступил порог.

Ипполита лежала на диване, изменившаяся, бледная, с полузакрытыми глазами. При виде возлюбленного она слабо улыбнулась.

— Подойди, сядь здесь, — шепнула она с неопределенным жестом.

Джорджио нагнулся к ней и заметил, что ресницы ее влажны от слез.

Он сел.

— Ты страдаешь? — спросил он.

— Задыхаюсь еще немного. Вот здесь я ощущаю тяжесть, словно то свертывающийся, то развертывающийся клубок.

И она указала на грудь. Он сказал:

— В комнате слишком душно. Ты должна сделать над собой усилие, постараться встать и пройтись. На воздухе ты почувствуешь себя лучше. Ночь чудная. Пойдем.

Он встал и протянул ей руки. Она ухватилась за них и позволила себя поднять. Очутившись на ногах, она тряхнула головой, чтобы откинуть назад свои распущенные волосы. Потом нагнулась и стала искать на диване растерянные шпильки.

— Куда они делись?

— Что ты ищешь?

— Шпильки.

— Брось. Завтра найдешь.

— Да ведь надо же заколоть волосы.

— Оставь их распущенными. Мне так нравится.

Ипполита улыбнулась. Они вышли на балкон.

Она подняла лицо к звездному небу и вдохнула в себя аромат летней ночи.

— Видишь, какая дивная ночь! — сказал Джорджио глухим, но ласковым голосом.

— Там молотят, — заметила Ипполита, прислушиваясь к равномерным ударам.

— Сойдем вниз, — убеждал Джорджио. — Прогуляемся немного. Пройдемся вон до тех деревьев.

Он не отрывал взгляда от губ Ипполиты.

— Нет, нет! Останемся здесь. Посмотри, в каком я виде. — Она показывала на свое измятое, кое-как застегнутое платье.

— Что ж из этого? Кто нас увидит? В этот час не встретишь живой души. Пойдем как ты есть. Я тоже иду без шляпы. Вся окрестность почти пустынна. Спустимся вниз.

Несколько мгновений она колебалась. Но ей самой хотелось подышать воздухом, уйти от этого дома, где ей слышалось еще эхо ее ужасного хохота.

— Ну пойдем, — согласилась она наконец.

При этих словах сердце Джорджио замерло. Невольным движением он приблизился к порогу освещенной комнаты и бросил туда взгляд тоски, взгляд прощания. Целый вихрь воспоминаний закружился в его смятенной душе.

— Оставить лампу зажженной? — спросил он, не думая о том, что говорит.

И его собственный голос произвел на него впечатление чего-то далекого и чуждого.

— Да, — ответила Ипполита. Они стали спускаться с балкона.

На лестнице они взялись за руки, медленно сходя по ступеням. Джорджио приложил неимоверные усилия, чтобы подавить свое смятение, и самое усилие это странным образом возбуждало его. Он созерцал безграничный свод ночных небес, и ему казалось, что небо впитывает в себя его жизнь.

Во дворе у забора они заметили тень мужчины, неподвижную и безмолвную. Это оказался старик.

— Что с вами, Кола, отчего вы здесь в такой поздний час? — спросила его Ипполита. — Вам не спится?

— Я сторожу Кандию — она рожает, — ответил старик.

— Все идет благополучно?

— Да, синьора.

Дверь жилища стариков была освещена.

— Подожди минутку, — сказала Ипполита. — Я проведаю Кандию.

— Нет, не ходи сейчас, — попросил Джорджио. — Ты зайдешь к ней на обратном пути.

— Ну, хорошо. Прощайте, Кола.

Она споткнулась, выходя на тропинку.

— Осторожнее, — предупредил старик.