— А, так я опять выступаю в роли лекарства.

— На этот раз мы не смогли бы обойтись письмом. Мы просто хотим использовать наш последний шанс. Твой брат нужен нам позарез. Человечество, в страшной опасности.

Вэлентайн была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, насколько велика эта опасность. И она уже достаточно долго выступала в роли Демосфена, чтобы без колебаний выполнить свой долг.

— Где он?

— Там внизу, на лодочном причале.

— А где купальник?

Эндер не помахал ей, когда она спускалась к нему с холма, не улыбнулся, когда она вступила на покачивающийся лодочный причал. Но она поняла, что он был рад ее видеть, поняла по тому, как он не сводил глаз с ее лица.

— Ты вырос с тех пор, как я тебя видела в последний раз, — глупо заметила Вэлентайн.

— Ты тоже, — сказал он. — Я помню, что ты была красивой.

— Память иногда устраивает с нами странные шутки.

— Нет. Твое лицо осталось таким же, просто я забыл, что значит красивое. Ладно, давай выйдем в озеро.

Она с недоверием посмотрела на маленький плот.

— Не надо вставать на него, вот и все, — сказал он. Он вполз на него как паук, касаясь досок только пальцами рук и ног. — Это первое, что я построил своими руками с тех пор, как мы с тобой строили из кубиков питерозащитные сооружения.

Она засмеялась. Они очень любили сооружать из кубиков такие постройки, которые продолжали держаться и после того, как из них вынимали большую часть видимых опор. Питеру же, напротив, нравилось вытаскивать по кубику тут и там так, чтобы при следующем прикосновении вся постройка рухнула. Питер был ослом, но он придал их детству особый колорит.

— Питер изменился, — сказала она.

— Не будем о нем говорить, — попросил Эндер.

— Хорошо.

Она вползла на плот не так умело, как Эндер. Орудуя веслом, Эндер медленно вывел плот на середину частного озера. Она вслух заметила, что он загорел и окреп.

— Сила — заслуга Боевой школы, а загар я получил здесь. Я много времени провожу на воде. Когда плаваешь, кажется, что ты в невесомости. Мне ее очень не хватает. И еще, на озере кажется, что находишься на дне блюдца. Я жил в таком блюдце целых четыре года.

— Значит, мы с тобой стали незнакомцами.

— Разве не так, Вэлентайн?

— Нет, — сказала Вэлентайн. Она вытянула руку и коснулась ею ноги Эндера. Затем неожиданно сжала его колено как раз в том месте, где ему всегда было очень щекотно.

Но почти в ту же секунду он схватил ее за запястье. Захват был очень сильным, несмотря на то, что кисти рук у него были меньше, чем у нее, а сами руки были тонкими и узкими. Минуту он казался опасным, а затем расслабился.

— Ах, да, — сказал он. — Ты всегда щекотала меня.

— Больше не буду, — сказала она, убирая руку.

— Хочешь искупаться?

Вместо ответа она перекинула себя через борт. Вода была чистой и прозрачной, и в ней не было хлорки. Она немного поплавала, а потом вернулась на плот и растянулась там под бледными лучами солнца. Над головой кругами летала оса, затем она приземлилась на плот невдалеке от нее. Она знала, что оса где-то рядом, и в любое другое время она испугалась бы. Но не сейчас. Пусть себе гуляет по плоту, пусть греется на солнышке, как она.

Но вдруг плот завертелся, и, повернувшись, она увидела, как Эндер спокойно раздавил осу одним пальцем.

— Это мерзкая разновидность, — сказал Эндер. — Они всаживают в тебя жало, не дожидаясь, когда на них нападут. — Улыбаясь, он добавил: — Я изучал стратегию предупредительного удара. И я преуспел в этом искусстве. Меня ни разу не побеждали. Я был лучшим солдатом за всю историю Боевой школы.

— Кто же мог в этом сомневаться, — сказала она. — Ведь ты — Виггин.

— Но какое это имеет значение?

— Это означает, что ты кое-что значишь для мира. — И она рассказала ему о том, что делали они с Питером.

— Сколько Питеру? Четырнадцать? И уже замыслил захватить власть над миром?

— Он считает себя Александром Македонским. А почему бы и нет? А почему бы и тебе не быть им?

— Мы не можем оба быть Александрами.

— Две стороны одной медали, а я — металл между вами.

Уже произнося это, она спрашивала себя, насколько это может быть близким к правде. В эти последние несколько лет она так много делила с Питером, что, даже когда презирала его, она все равно его понимала. В то же время Эндер был до сих пор просто воспоминанием. Очень маленький, хрупкий мальчик, нуждающийся в ее защите. Вовсе не этот загорелый человечек с холодными глазами, убивающий ос одним пальцем. «Может быть, и он, и Питер, и я — совершенно одно и то же, все стоим друг друга. И может быть, наше стремление быть непохожими друг на друга объясняется ничем иным, как ревностью».