Один из любопытнейших людей, выступающих в «Кочевье» – Сергей Шаршун. Он по происхождению русский чех, во Францию попал до войны, художник. Ему за сорок лет, он до этого года нигде не печатался, сам выпускал и раздавал знакомым какие-то несколько футуристические листовки, в которых иногда, между строк, попадалось что-то сильное и острое. Картины его считались «непонятными», как и роман «Долголиков», который медленно писался и без конца переделывался. С голоса, да еще в «кафейной» атмосфере «Кочевья» оценить его было невозможно.

Рукопись «Долголикова» однажды была дана критику Адамовичу, который пришел в восхищение. В «Числах» были напечатаны отрывки из романа. Интересно, что почти не оказалось средних мнений – общее порицание или равнодушие, отдельные восторженные похвалы.

Часто выступает в «Кочевье» один молодой поэт, высокий, красивый, со звонким голосом, с манерой говорить так убедительно и твердо, точно он читает декларацию. О нем, как и о многих «молодых», мнения расходятся. Одни его считают талантливым, другие – совсем мало одаренным. Если всмотреться, черты его лица чем-то знакомы, кого-то напоминают – может быть, чей-то портрет, примелькавшийся нам в детстве. Это – Вадим Андреев, сын Леонида Андреева. Невольно думаешь, насколько легче было «начинать» отцу, насколько могла быть шире его «читательская аудитория».

Здесь бывают и все поэты из кафе «Ля Болэ». Иногда собрание является чем-то вроде «устного журнала» «Кочевья». Читаютсястихи, проза, рецензии, коротенькие статьи. В самое последнее время много говорят о молодом поэте Владимире Смоленском. У него действительно появляются незабываемые строки и чтение его чрезвычайно выразительно. Вот конец одного стихотворения:

Или другого о слепом, призывающем к помощи и на что-то еще надеющемся:

Обыкновенно же в «Кочевье» разбираются все выходящие русские книги, если они заслуживают малейшего к себе внимания. Сперва говорит докладчик, затем, после перерыва, ему возражают оппоненты. Посторонних, случайных оппонентов бывает немного, и, надо признаться, обычно они довольно беспомощны. По-видимому, и литературные прения требуют какого-то навыка. В большинстве случаев выступают одни и те же люди. Кроме Газданова и Слонима, – Сосинский, прозаик лирического склада, с подкупающим мягким голосом. Фохт, больше «литературный деятель», чем писатель, бывший эскадронный командир, с оглушительным «командирским» басом, и Рейзини, человек добродушный, но с юмором и большой наблюдательностью.

Рейзини, подобно Поплавскому, – один из центров русской литературной богемы на Монпарнасе. Забавно видеть, как в два часа ночи, позевывая и потягиваясь, как будто хорошо выспавшись, он появляется в кафе «Куполь». Поплавский не без меткости окрестил эти появления «утром помещика».

На некоторых собраниях «Кочевья» авторы сами читают свои произведения, которые потом при них разбираются. Нередко сами они не читают, а только присутствуют при разборке или «для информации» посылают жен и знакомых, что делали и писатели весьма знаменитые.

Очень странное чувство, когда при вас «по косточкам» обсуждают книги и деятельность человека, который должен всё это молча выслушивать. Немногим удается сохранить хладнокровие – особенную выдержку показала однажды Одоевцева. Докладчиком о ее недавнем нашумевшем романе «Изольда» выступал Варшавский, очень талантливый и своеобразный молодой беллетрист. Варшавский безоговорочно хвалил, но были со стороны оппонентов и злобные выпады. Одоевцева улыбалась всё время, как будто говорилось не о ней, и впоследствии не раз приводили в пример ее «английское воспитание».

Среди публики часто можно встретить «марксистского князя» – Святополк-Мирского. Среднего роста, несколько сутулый, с черной бородой и типично русским интеллигентным лицом, он ничем не напоминает блестящего гвардейского офицера, каким он был когда-то в молодости. Впрочем, и тогда он шел «наперекор течению», и сохранился анекдот, как на полковом празднике князь Св. – Мирский отказался присоединиться к официальному тосту за августейшего шефа полка:

– Не желаю пить за распутинских друзей!

Это неправдоподобно и вряд ли в действительности произошло, но и сейчас в беженстве князь Святополк-Мирский занимает позицию исключительную и тоже неправдоподобную. Он – левый евразиец, яростный «большевизан». Иногда кажется, что всё это несерьезно, что «марксистский князь» только дразнит, только ошарашивает собеседников и слушателей. Кн. Св. – Мирский «резвится» и в английских литературных газетах и в Британской энциклопедии и в одном из английских университетов, где по-своему освещает русскую современность и русскую культуру.