Сибирь — самая большая страна на свете. В Китае самое большое в мире население. Гималаи — самые высокие горы на земном шаре.

Как только перевалишь через Урал, начинаешь считать в миллионах и миллиардах. У нас иногда достаточно для подсчета пяти пальцев, а мы ведь все же не самая маленькая страна на свете. Но у нас красиво, и нам здесь хорошо, не правда ли?

— Конечно, папа.

— Советской Армии мы обязаны тем, что можем сейчас вот так сидеть и говорить на родном языке, и тем, что нашу страну у нас никогда никто не отнимет. А сколько советских воинов отдали свою жизнь на полях Европы! Советские войска уничтожили фашистскую армию и освободили Чехословакию. Вот по этим дорогам весной 1945 года грохотали советские танки, изгоняя разбитые фашистские дивизии из нашей страны. Советские воины были из далекой Сибири, или с Крайнего Севера, или с Украины, или Кавказа.

— Ты знаешь весь Советский Союз, папа?

— Что ты! Такую огромную страну, пожалуй, и узнать как следует невозможно. Но я был там несколько раз. Впервые — в 1931 году. В те времена в Праге люди, побывавшие в Советском Союзе, считались белыми воронами. Тогда вся Советская страна превратилась в огромную стройку, и каждый советский человек, чем бы он ни занимался, считал себя рабочим на этой стройке.

Началось огромное преобразование страны, превращение ее в промышленную державу. Я был свидетелем этого. С тех пор я побывал в СССР, или, по крайней мере, проезжал через СССР, раз десять. И каждый раз мне казалось, что я приехал в страну впервые — так быстро менялись ее облик и ее люди.

Сейчас Москва — огромный, сверкающий огнями город, бурлящий от зари до зари. Есть там и метро, и широкие улицы, и высотные здания, и большие заводы, громадные музеи, аэродромы и вокзалы. А в центре города стоит окруженный красной стеной Кремль — твердыня русской славы, — с церквами и колокольнями, с дворцами над рекой и курантами, которые играют гимн.

В СССР всегда хочешь вернуться и никогда не хочешь оттуда уезжать.

— А ты опять поедешь туда?

— Конечно, поеду. Но всегда буду возвращаться домой. Последние минуты перед отъездом из Москвы особенно врезаются в память. Первый раз я уезжал из Советского Союза домой в полдень 25 октября 1931 года и решил отправиться на пароходе «Феликс Дзержинский» через Ленинград в Киль, в Германии, а оттуда — поездом в Прагу. Мне в тот день повезло: не проходило часа, чтобы я не увидел что-нибудь такое, на что действительно стоило посмотреть. В тот момент, когда я выходил из гостиницы «Европейской», в СССР прибыли редкие гости: англичане, и среди них знаменитый английский писатель Джордж Бернард Шоу.

— Тот, который кактус?

— Да, писатель, которого я нарисовал в виде кактуса, потому что его язвительное остроумие так же колюче, как кактус. Направляясь на моторном катере к пароходу «Феликс Дзержинский», мы прошли мимо «Красина». «Красин» — знаменитый ледокол, который прославился в полярных экспедициях и спас жизнь многим путешественникам, затерянным во время полярной ночи в грозной ледяной пустыне Арктики. Ледокол произвел на меня огромное впечатление. За год до этого в Праге профессор Самойлович рассказывал нам, как вместе с командой «Красина» спасал экспедицию капитана Нобиле, дирижабль которого потерпел крушение в Северном Ледовитом океане на пути к Северному полюсу. Вместе с Нобиле летел и чешский профессор Бегоунек. «Красин» не очень-то красивый железный корабль, толстобокий, с красным килем, желтыми трубами и с красной пятиконечной звездой. Внешне скромный, он сейчас покачивается на волнах, словно почивает на лаврах своей славы.

Но это еще не все. Смотрю я на героя полюса «Красина» и вдруг чувствую, что на меня упала какая-то тень. Я поднял глаза. Совсем низко пролетает «Граф Цеппелин» — дирижабль, похожий на огромную станиолевую сигару. Я никогда не видел дирижаблей в воздухе. «Цеппелин» сделал два круга над Ленинградом и покачал носом, приветствуя толпы на площади Урицкого и около Смольного. Потом повернул к аэродрому и плавно, величественно исчез между домами. Белой ночью «Феликс Дзержинский» поднял якоря и медленно двинулся к Кронштадту.

— Почему белой ночью?

— Там, на севере, близ Полярного круга, летом ночи такие короткие, что солнце, едва зайдя, снова восходит, так что не успевает даже стемнеть. Поэтому мы хорошо видели Кронштадт — морскую крепость, охраняющую вход в Ленинградский порт. Оттуда, из Кронштадта, вышел в 1917 году крейсер «Аврора» с восставшими русскими моряками и навел свои орудия на Зимний дворец, где заседало буржуазное правительство Керенского. Выстрел «Авроры» был сигналом к началу Великой Октябрьской социалистической революции.

— «Аврору» ты видел?

— Нет, в 1931 году не видел. Но позже я побывал на ней. Она стоит на якоре в Ленинграде, и народ ходит ее осматривать. Это плавучий музей революции, вернее — плавучий памятник Октябрьской революции. Можно потрогать дуло орудия, выстрел которого прогремел на весь мир, и его эхо уже никогда не замолкнет.

— Мне в Советском Союзе, наверно, больше всего понравилась бы «Аврора». Тебе тоже, правда?

— Этот крейсер — свидетель революции — производит колоссальное впечатление. Смотришь и говоришь себе: «По знаку, данному его орудиями, открылась новая страница мировой истории». Огромное впечатление! У меня оно всегда сливается с впечатлением от памятника Петру Великому. «Аврора» стоит на Неве недалеко от «Медного всадника», о котором русский поэт Пушкин написал замечательную поэму. Петр Великий заложил Петербург на пустом месте. По его велению среди болот вырос город. Он открыл России путь к морю.

Петр был великим государем. Над «Медным всадником» двенадцать лет работал в Петербурге французский скульптор Фальконе; закончил он его в 1775 году и сам отлил из бронзы. Это конная статуя.

Конь поднялся на дыбы и задними ногами попирает змея. А на коне — великий государь, основатель города, в его честь названного Петербургом. Потом город в честь Ленина, возглавлявшего революцию, был переименован в Ленинград. Статуя высится на пьедестале из гранитного монолита, привезенного сюда издалека, хотя он весит тысячу шестьсот тонн.