Шрифт:
Что касается Клея-416, хотя у него был личный план эффективного сопротивления, он не поделился им с сокамерниками и с другими заключенными, чтобы они тоже могли к нему присоединиться. Если бы он это сделал, его план, возможно, стал бы основой объединения, коллективным вызовом дьявольской системе, а не остался бы просто причудой отдельного человека. № 416 появился на сцене позже всех; возможно, другие заключенные не успели с ним познакомиться или считали, что он не получил своей доли унижений, как они, в первые дни и ночи. Так или иначе, он остался «чужим», как и Дэйв, наш информатор (заменивший заключенного № 8612). Дэйв быстро перешел на сторону заключенных и вместе с ними стал противником системы, которая наняла его в качестве шпиона. С Клеем-416 случилось иначе. Я думаю, других заключенных отталкивал и его интровертированный стиль поведения. Он привык действовать в одиночку и жил в своем собственном сложном интеллектуальном мире, а не в сфере межличностных отношений. Но его непокорность оказала заметное влияние как минимум на одного заключенного, хотя и после окончания тюремного опыта.
Джерри-5486, которого комиссия по условно-досрочному освобождению окрестила «самоуверенным типом», говорил:
«Меня поразило стоическое упорство Клея, я хотел бы, чтобы он был с нами с самого начала. Определенно, он мог бы повлиять на дальнейшие события».
В своих позднейших размышлениях № 5486 добавляет:
«Когда Клей-416, который первым подал пример реального сопротивления, твердо стоял на своем и категорически отказался есть сосиски, примечательно, что остальные были настроены против него. Если бы он появился раньше, то стал бы их идеалом. Многие говорили, что будут бороться, что объявят голодовку, устроят забастовку и все такое, но когда кому-то, наконец, хватило смелости это сделать, они были против него. Они предпочли сохранить свои маленькие личные удобства, чем видеть, как он следует своим принципам».
Далее Джерри-5486 отмечает, как неприятно было наблюдать стычку между № 416 и № 7258, «между Хабби и Клеем по поводу сосисок и девушки». Позже он стал иначе воспринимать истинный смысл этой стычки, но пока она разворачивалась, не видел ее настоящего значения. Иначе он, возможно, вмешался и разрядил бы обстановку:
«Я понял, что до этого все были поглощены собственными страданиями и тем, что из-за них страдают другие. Было очень грустно все это видеть, тем более что [Хабби] не понимал, что если он не сможет увидеться со своей девушкой, то в этом будет виноват Джон Уэйн, а не Клей. Но [Хабби] попался на крючок и не понимал, что на самом деле происходит» [128] .
128
Завершающая оценка заключенного.
Тем временем, сидя в одиночке, Клей-416 вел себя как буддист, и Пол-5704 гордился бы им, если бы знал, что Клей использовал нечто вроде тактики интеллектуального выживания дзэн.
«Я все время медитировал. Например, когда я отказался от ужина, охранник [Барден] вывел всех заключенных из камер, пытаясь убедить меня, что из-за этого будут отменены свидания, и сулил прочие мерзости, которых, как я считал, быть не могло. Но я не был в этом уверен; я просто просчитал вероятность. Тогда я стал, не отрываясь, смотреть на капельку воды, оставшуюся от сосиски и блестевшую на жестяной тарелке. Я просто смотрел на эту капельку и концентрировался на ней, сперва горизонтально, а потом вертикально. Никто не мог вывести меня из себя. В карцере я пережил религиозный опыт» [129] .
129
Завершающее интервью заключенного, также источник следующей цитаты.
Благодаря пассивному сопротивлению этот тощий мальчишка достиг внутреннего покоя. Он контролировал свое тело, и его разум блуждал вдали от охранников и их унижений. Клей-416 написал трогательный отчет о том, как выиграл битву между волей отдельного человека и властью системы:
«Как только я отказался от еды перед лицом самого властного охранника вечерней смены, я впервые испытал удовлетворение. Мне понравилось, что я привел в бешенство [охранника Хеллмана]. Когда меня отправили в карцер на всю ночь, я ликовал. Я ликовал, потому что был почти уверен, что исчерпал его ресурсы (использовал их против него). Также я с удивлением понял, что в карцере могу пользоваться уединением — это было роскошно. То, что он наказывал других, меня не волновало. Я хотел посмотреть, что будет дальше.
Я знал, я просчитал, что привилегию в виде свиданий с друзьями и родственниками охранники отменить не могут. Я был готов остаться в карцере, возможно, до 10 утра. В карцере я был очень далек от человека, которого звали Клей. Я был „заключенным № 416“, хотел им быть и даже гордился тем, что я — „№ 416“. Этот номер придал мне новую идентичность, потому что № 416 нашел собственный выход из ситуации. Мне не нужно было цепляться за прежнюю мужественность, принадлежащую моему старому имени. В карцере есть полоска света, шириной сантиметров десять, свет идет из дверной щели. Я наблюдал за этой полоской света, и примерно через три часа меня наполнил покой. Это была самая красивая вещь в тюрьме. И мне не показалось. Это так, пойдите, посмотрите сами. Когда меня выпустили, около 11 часов вечера, и я вернулся на свою кровать, я чувствовал, что победил, что моя воля оказалась сильнее ситуации. Этой ночью я спал хорошо».
Керт Бэнкс говорит мне, что из всех охранников он меньше всего уважает Бардена, потому что он мелкий подхалим, поддакивает Хеллману, прячется в тени «босса». Я отношусь к нему так же, хотя с точки зрения заключенных многие охранники гораздо сильнее угрожают их здравомыслию и выживанию. Один из моих сотрудников слышал, как Барден хвастался, будто накануне вечером соблазнил жену своего друга. С двумя друзьями он каждую неделю играет в бридж. Этой женщине 28 лет и у нее двое детей. Она всегда ему нравилась, но до сих пор он не мог набраться храбрости и приударить за ней. Возможно, новое чувство власти придало ему уверенности, и он обманул старого друга, наставив ему рога. Если он сказал правду, это еще одна причина не испытывать к нему симпатии. Но затем в его досье мы нашли информацию о том, что его мать бежала из нацистской Германии. Это добавляет хоть что-то положительное к нашей оценке этого непростого парня.
Отчет смены Бардена содержит удивительно точное описание поведения сотрудников исправительных заведений:
«У нас — кризис власти, это бунтарское поведение [голодовка заключенного № 416] способно подорвать абсолютную власть, которую мы установили. Я узнал, какие странности и страхи есть у других номеров [интересно, что он называет заключенных „номерами“; явная деиндивидуализация]; находясь в тюремном корпусе, я пытаюсь использовать полученную информацию таким образом, чтобы заставить их подчиняться».
Он отмечает также, что охранникам не хватало поддержки от наших сотрудников: «На самом деле проблемы начались за ужином — мы ждем, что руководство тюрьмы объяснит, что нам делать с этим бунтом, ведь нас беспокоит, что он не ест… но руководство не подает признаков жизни, и это странно». (Мы искренне признаем себя виновными в том, что не обеспечили надзора и обучения.)
Мое негативное отношение к охраннику Бардену смягчается, когда я узнаю, что он делает дальше. «Я не мог вынести мысли, что [№ 416] до сих пор сидит в карцере, — говорит он. — Мне кажется, это опасно (так как по правилам заключенный не может проводить в карцере больше часа). Я спорю с Дэйвом и потом молча отвожу нового заключенного № 416 назад в его камеру». Правда, он добавляет: «Но издевательским тоном приказываю ему взять сосиски в кровать» [130] .
130
Ретроспективный дневник охранника.