Галя старается вникнуть в смысл того, что говорит её муж. Она видит, с каким вниманием слушают его эти молодые, здоровые парни, как ловят каждое его слово, и в душе её гордость за Алексея, и, в то же время, какая-то неясная тревога за него, за себя, за сына.

— Лёша, что за случай был в Егоровцах?

— В Егоровцах? Так это ж когда было!

— Расскажи, если знаешь.

— Тамошние крестьяне пришли к помещику и попросили его дать им в аренду землю по два с половиной или по три рубля за десятину. Помещик сказал, что это очень дёшево. Тогда они отозвали всех своих родственников, которые у него работали в услужении. Он оказался без людей. Хозяйство большое, людей взять неоткуда.

— Правильно сделали!

— Егоровцы каждый день стали собираться у дома помещика, — продолжил Алексей, — а тут к ним приехали какие-то рабочие из города и поддержали их. Когда егоровцы снова собрались у дома помещика, местный пристав и несколько стражников предложили им разойтись. В ответ на это собравшиеся начали кидать в стражников камни, но, правда, ни в кого не попали.

— Надо бы, надо бы! Чтоб не повадно было!

— Стражники стали плетьми разгонять крестьян, пристав даже выстрелил!

— В кого? Убил? Мерзавец!

— Нет, никого не убил, никого не ранил. Тогда земский начальник, женатый на дочери помещика, пошёл к крестьянам в волостное правление. Они сказали начальнику, чтобы он арестовал пристава за то, что тот разогнал их и стрелял. Начальник сказал, что арестовывать пристава он не будет.

— Так они же одного поля ягоды!

— Конечно, кто ж своего будет арестовывать. Он же их охраняет.

— Тогда крестьяне сказали, что начальника из правления не выпустят, пока пристав не придёт к ним. Пристав приехал на лошади. Там была какая-то заваруха, я точно не знаю, но приставу точно досталось. Сейчас там спокойно. Помещик сдал землю в аренду с платой три рубля семьдесят пять копеек в год.

Галя напряжённо вслушивалась в то, что говорил Алексей, стараясь не пропустить ни единого слова.

Вдруг ей послышались глухие раскаты грома. Она выскочила во двор, туда, где сушились Петины пелёнки, но, к её удивлению, она увидела, что небо совершенно чистое, и только лишь над лесом нависла какая-то дымка, сгущая синеву горизонта.

Глядь, а навстречу ей, некстати, местный священник отец Георгий.

— Давненько я не бывал у вас. Давненько. Дай, думаю, загляну на часок. Хозяин, верно, дома? Благослови вас Господь.

— Дома, отец Георгий, дома. Заходьте, будь ласка.

Любили захаживать к Тихону Харитоновичу то местный учитель, то местный священник, то вместе сойдутся, а уж расходятся далеко за полночь. Да и как раньше уйти? Не получается.

Сядут за стол, говорят о том, о сём, какая нынче погода, какие виды на урожай, что от осени ожидать, а уж потом, кто перекрестившись, а кто и так, хлебнут из кружечки первака, и пойдут разговоры о святом писании.

Учитель неверующий был, но это не мешало ему поддерживать беседу хозяина с отцом Георгием. Потому что Библию учитель знал хорошо и частенько заглядывал в неё, чтобы в спорах с верующими чувствовать себя уверенно.

Тихон Харитонович церковные обряды соблюдал, но в Бога не очень верил и любил подшучивать над отцом Георгием. Особенно по поводу пристрастия его к перваку. На что святой отец благодушно отвечал:

— Бог простит, Тихон Харитонович! Бог простит. Он, защитник наш, любвеобильный. Выпить в меру не всегда грешно. Ей-Богу не грешно! А более ни-ни!

Это «ни-ни» было только для красного словца, потому что тут же забывалось и с крестным знамением и упоминанием Отца и Сына и Святаго Духа следовала очередная чарочка в ненасытное брюхо священника.

Отец Георгий только ещё намеревался войти в переднюю, как приятели Родиона поспешили выйти из дома.

— Что это у вас, праздник, что ли какой? Людей так много, — обратился отец Георгий к Гале.

— Алексей с дружками сына обмывает.

— Святое дело. Святое дело. — Отец Георгий перекрестился.

— Проходьте в хату, отец Георгий, я зараз Тихона Харитоновича покличу.

Проводив дружков, Алексей вошёл к Гале, сел рядом, положил руку на её плечо.

— Что тебе, Лёша, неймётся? И так по селу в бунтарях ходишь, а теперь ещё что надумал?

— Счастливая жизнь, Галочка, народу нужна! Вольная, свободная! Чтобы, каждый сам себе хозяином был. Всю жизнь дед мой, отец, я, ты вот, всю жизнь мы панские…

— Да, какие же мы панские? Какой же ты панский, если на пана ни одного дня не работал. Всё по шахтам, да по шахтам. Дядьки твои где? В города ушли, на фабрики, на заводы!

— А на кого я на шахтах работаю? На кого? На хозяина! На хо-зя-ина! Нет там моего ничего, только руки вот эти, руки! — Алексей протянул свои длинные руки с широко раскрытыми мозолистыми ладонями. — Вот эти руки!