Очень необычны опыты К. К. Гершельмана в области драматурга, впрочем, немногочисленные. Они также не опубликованы и не известны даже исследователям — по крайней мере в статьях о Гершельмане не упоминаются. Это, прежде всего, «Ванька-Встанька. Лубок. Пьеса для кукольного театра», сохранившаяся в архиве писателя. Вероятно, она выросла из тех кукольных представлений, которые, по воспоминаниям дочери Карла Карловича, Анны, в ее детские годы регулярно устраивались в доме Гершельманов к дням рождения и по праздникам. Куклы и декорации, естественно, были самодельными, актерами же выступали сам писатель, его брат Константин («дядя Котя») и Елизавета Бернгардовна.

Увлечение кукольными представлениями было столь велико, что родители Анны даже подумывали о создании своего настоящего кукольного театра, но эти планы, вернее, эти мечтания, не были претворены в жизнь. Кроме того, Гершельманы устраивали для детей еще Schattenspiel'и — так называемые китайские тени: исполнение сценок при помощи теней, отбрасываемых на экран движущимися фигурками. Анна и Константин Гершельманы вспоминают, что еще в Познани отец и мать давали для них такого рода представления (как и кукольные), причем на них приглашались и проживавшие в их доме польские детишки.

Пьеса для кукольного театра «Ванька-Встанька» — достойный внимания художественный эксперимент Гершельмана. Она написана раешником в сугубо простонародном стиле, вполне естественном для лубка, для народного кукольного театра. Но рассчитана пьеса явно на интеллигентного зрителя или читателя, который и не должен принимать всерьез всё, что творится на сцене. Слушатель-зритель все время ощущает скрытый юмористический, иногда и иронический подтекст происходящего. Причем это порою черный юмор, заставляющий вспомнить обэриутов. В архиве К. К. Гершельмана сохранились также сценки для кукольного театра, рассчитанные именно на зрителя детского возраста и, вероятно, представляющие собой переделки или переложения немецких произведений этого рода, но любопытно, что они также написаны раешником.

Сюда же следует, по-видимому, отнести еще одно произведение К. К. Гершельмана, созданное совсем в другом стиле; его лишь условно можно считать образцом драматургии. Это «сказка в 13 поэзо-рисунках “О вежливости и благовоспитанности”», предназначенная в первую очередь для взрослых или школьников старшего возраста. Она переносит читателя в стилизованный мир французского рококо с всё тем же ироническим подтекстом. Сказка, прежде всего, примечательна рисунками самого автора, превосходно иллюстрирующими описываемое и усиливающими скрытую иронию, вызывающими веселую усмешку читателя.

Особняком в небольшом драматургическом наследии К. К. Гершельмана стоит его сценка-миниатюра «Божественная комедия», в которой как бы предугаданы многие события середины и второй половины XX в. Речь в ней идет об узаконенном убийстве людей, которые по мнению власть имущих все равно обречены на смерть. Самое страшное для автора — полная пассивность самих жертв, их готовность безропотно идти на смерть, полное подчинение существующему антигуманному порядку.

***

Интерес к литературной критике и к историко-литературной эссеистике К. К. Гершельман проявил весьма рано. В шестом сборнике «Нови» в 1934 г. появилась его статья «О современной поэзии», которой Гершельман включился в развернувшуюся на страницах эмигрантской печати дискуссию о кризисе зарубежной русской поэзии и о возможных путях ее развития [62] . В статье обращает на себя внимание то, что автор рассматривает кризисное состояние современной русской поэзии на широком историко-литературном. Корни его он видит в тех процессах, которые имели место в русской да и — шире — в европейской поэзии конца XIX — начала XX в.: в увлечении формальной стороной стиха, в утверждении принципа «искусства для искусства». По убеждению К.К. Гершельмана, перспективы развития поэзии в этом направлении исчерпаны. Центр тяжести должен быть перенесен на содержание — философско-религиозное осмысление жизни, что уже заметно в творчестве М. Цветаевой, в поэзии «Чисел», которую Гершельман ставит очень высоко, особенно подчеркивая в ней «своеобразный “аскетизм формы”». Гершельман призывает к «повышению смысловой выразительности стиха» [63] , он ратует за обращение поэтов к серьезным экзистенциальным проблемам бытия человеческого, в частности, к проблеме смерти.

«Поэзия должна выработать новую форму, обеспечивающую ей максимальную насыщенность содержания при максимальном лаконизме формы», — утверждал Гершельман [64] . Статья привлекла внимание читателей и вызвала отклики в эмигрантской прессе [65] .

В центре позднейших историко-литературных эссеистического типа трудов К. К. Гершельмана — два ему особенно близких гения русской литературы: А. С. Пушкин и Ф. М. Достоевский. Причем Гершельмана интересуют не их биографии, не их художественное творчество как таковое. Его интересует, прежде всего, отражение в их творчестве важнейших философских и этических проблем, остающихся актуальными и сегодня, отношение их самих и героев их произведений к Богу, к основным принципам христианской морали, к проблеме свободы, в том числе свободы воли и свободы творчества.

Статья К. К. Гершельмана «Тема “тайной свободы” у Пушкина» как раз и посвящена свободе творчества. «Тайная свобода» и есть ее выражение, без нее не может быть настоящего, «правдивого» искусства. А. С. Пушкин, по убеждению Гершельмана, в наибольшей степени воплощает идеал истинного поэта, поэта-пророка, верного своему призванию, готового следовать «велению Божию» как высшему началу, что, однако, не противоречит служению голосу народной и общечеловеческой совести.

«Художественная совесть поэта есть высший законодатель и судья его творчества — в этом и заключается его “тайная свобода”» [66] .