Шрифт:
Как считает Гершельман,
«Пушкин не только создал новую поэзию, но и указал очень точно моральные требования, определяющие отношение поэта к поэзии» [67] .
Они отрицают любой «заказ», в том числе и «социальный заказ», и это положение сохраняет силу и сегодня.
В «Заметках о Пушкине» К. К. Гершельман стремится определить наиболее характерные черты «натуры» поэта и его миросозерцания, прежде всего, отношение к Богу и к религии. По мнению Гершельмана, Пушкин и как художник, и как личность — редкий случай цельного и вместе с тем сложного человека. Он подчеркивает «русскость» Пушкина и в то же время его «европеизм», открытость всей мировой культуре, его любовь к жизни, особый оптимизм, вместе с тем не отрицающий ни скептицизма, ни грусти. Одним из главенствующих начал миросозерцания Пушкина Гершальман считает чувство умиротворенности, Пушкину свойственна внутренняя религиозность при отсутствии интереса к внешней стороне религии.
67
Там же. С. 186.
Творчество Ф. М. Достоевского, как известно, дает богатейший материал для постановки и попыток решения так называемых вечных проблем. Не случайно романы и публицистика Достоевского уже более столетия остаются предметом живейшего интереса и споров писателей и мыслителей многих стран, разных национальностей. В статье-эссе «“Бунт” Ивана Карамазова» (кстати, трижды публиковавшейся в русских зарубежных изданиях, правда, уже после смерти автора) К. К. Гершельман обращается к роману Достоевского «Братья Карамазовы». Его внимание привлекли здесь две вечные проблемы: проблема свободы личности и проблема страдания человека, в первую очередь неоправданного страдания людей. Она, в свою очередь, с одной стороны, оказывается связанной с вопросом о «вине» Бога, допускающего эти неоправданные страдания, не уничтожающего зло, хотя это в его силах; с другой же, — она трансформируется в вопрос о допустимости или недопустимости бунта против зла и против Бога. Возможность решения всех этих проблем Гершельман увязывает с идеей бессмертия человека, его грядущего воскресения.
«Воскресением восстанавливается справедливость, обидчику дается возможность раскаяться, жертве — простить. Этим страдание из подневольного, принижающего превращается в свободное, возвышающее. Таким образом, идея бессмертия тесно переплетается с моральной проблемой» [68] .
***
Совершенно особый раздел творческого наследия К.К. Гершельмана составляет его философская эссеистика, отражающая систему его философских воззрений, еще совершенно неизученных, что крайне затрудняет анализ этой эссеистики. К тому же, как уже отмечалось выше, основной философский труд Гершельмана «Философия 1/4 часа» до сих пор не опубликован.
68
Гершельман К. «Бунт» Ивана Карамазова // Мосты (Мюнхен). 1960. № 5. С. 228.
К. К. Гершельман всегда очень интересовался философией и весьма рано стал пробовать свои силы в жанре философских афоризмов. В его архиве есть подборка афоризмов, помеченная 1930 годом. В июне 1938 г. Гершельман писал В. С. Булич:
«Сейчас у меня господствует тенденция возвратиться к наиболее близкой мне области, всегда затрагивавшей меня больше всего — к философии. Но философия в узком смысле слова — философия как наука — тоже не удовлетворяет вполне — кажется скучной, недостаточно волнующей; ее можно использовать только как сырой матерьял. Хочется найти для нее какое-то художественное выражение… Какая-то область между философией, художественной > литературой и поэзией, м<ожет> б<ыть> ближе всего ее могло бы определить имя Ницше» [69] .
69
Isakov S. G. Переписка К. К. Гершельмана и В. С. Булич. С. 193–194.
Последние десять лет жизни К. К. Гершельман в основном и посвятил именно философской эссеистике, которая по объему превосходи! остальную часть его творческого наследия, вместе взятую.
В бумагах К. К. Гершельмана в разделе, названном «Интимы», сохранилась такая, в высшей степени характерная запись:
«Чайковский писал, что он всё время слышит музыку — всё время, непрерывно, сочиняет — при всех разговорах, при еде, при ходьбе и т. д. — всё время часть его сознания занята музыкой. Почти так же обстоит у меня с философствованием; при разговоре я, правда, думать не могу, но при ходьбе и еде думаю всё время — это почти непрерывный монолог. Если бы записывать всё, что кажется достойным записи, — не хватит никакого времени, думается во много раз быстрее, чем можно записать. Но, м<ожет> б<ыть>, это и к лучшему, что не всё записывается: многое исправляется таким образом, сжимается, концентрируется».
В архиве К. К. Гершельмана хранится также огромное количество — несколько ящиков! — выписок из прочитанных в последние годы жизни книг. Они свидетельствуют об исключительно широком круге чтения писателя. Этот круг чтения, прежде всего, включал труды по философии, в особенности по новой и новейшей западной философии (Вильгельм Оствальд, Артур Шопенгауэр, Эрнст Мах, Уильям Джеймс, Сёрен Кьеркегор, Анри Бергсон. Карл Ясперс и др.), но также труды по психологии (Зигмунд Фрейд), физиологии высшей нервной деятельности (В. М. Бехтерев), истории и философии религии, по этике, политической экономии, по истории искусств и даже по теоретической (в том числе, атомной) физике, астрономии, космологии. Обращает на себя внимание тот факт, что как раз трудов русских философов мало — это только Н. А. Бердяев и С.Л. Франк, правда, зато много выписок из Ф. М. Достоевского и Л.Н. Толстого (преимущественно из его философско-публицистических трудов). Эти выписки и конспекты Гершельмана, написанные мелким бисерным почерком, сами по себе представляют любопытный памятник той эпохи, когда они создавались, — периода войны и послевоенной разрухи. Это маленькие самодельные миниатюрные тетрадки или даже отдельные листочки плохой, пожелтевшей бумаги. Видно, как Карл Карлович старался экономить бумагу…
В 1940-е годы была окончательно выработана та жанровая разновидность эссе, та ее структура и та манера изложения материала, которые характеризуют почти всю философскую эссеистику К. К. Гершельмана. Это цепочка афоризмов [70] ; иногда писатель прибегает и к большим по размеру отрывкам текста, но все равно их афористическое начало, афористическая основа остается в силе. Однако, как отмечал сам Гершельман в письме к В. С. Булич от 6 октября 1951 г.,
«некоторая внутренняя связь между ними (афоризмами. — С. И.) всё время сохраняется, т<ак> ч<то> читать их все-таки следует в том порядке, в каком они переписаны, каждый из них поддерживает и дополняет соседний», т. е. эссе из афоризмов все же составляет некое единое художественное целое. Все эти работы «надо, конечно, брать в каком-то “художественном” плане… Я нарочно стараюсь удержаться в них на грани намека, художественного сравнения, не договаривая и не конкретизируя мысли до конца, т<ак> к<ак> в этих вопросах конкретизация привела бы к огрублению и уплощению мысли. Как метод — это должна быть художественная загадка, отнюдь не “рассуждение”» [71] .
70
Ср. в письме к А. К. Древингу от 8 июля 1950 г. (хранится в архиве К. К. Гершельмана): «…Отказываться от афоризмов не хочу, т<ак> к<ак> эта форма очень компактна и позволяет мне высказаться гораздо шире, чем всякая другая».
71
Памятники культуры, 1997. С. 127–128.
Любопытно, что в ответном письме В. С. Булич отмечала: эссеистика Гершельмана содержательна, глубока, закончена по форме,
«но требует сосредоточенного внимания и способности угадывать то, что таится за многоточием… Не всякому читателю или слушателю это по плечу… Ваша книга — для немногих, как, впрочем, им многое из того, что подлинно и ценно» [72] .
Прежде чем коротко охарактеризовать некоторые образцы философской эссеистики К. К. Гершельмана, все же надо сказать хотя бы несколько слов о философских воззрениях их автора вообще. В сверхкраткой конспективной форме Гершельман изложил их в письме от 8 июля 1950 г. к православному священнику, родом из России, А. К. Древингу (письмо хранится в архиве писателя).
72
Там же. С. 129.