«Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное
вернуться

Гершельман Карл Карлович
Шрифт:

«В единственном, но далеко не настоящем мире…» [96]

В единственном, но далеко не настоящем мире Оранжев был закат. В весело-алых сандалетах по квартире Она прошла, и не придет назад. Сижу, курю и жду. Закат вздымается всё шире. Лишь через много лет В несуществующем, но настоящем мире Я развяжу завязки сандалет.

96

«В единственном, но далеко не настоящем мире…»Печатается по тексту первопубликации: Новь. Сб. 7/1934. С.5. Другая публикация: SLL. 139. В хранящемся в архиве К. К. Гершельмана машинописном тексте автором сделаны небольшие исправления, совпадающие с текстом SLL. Первая строка первой строфы:

В единственном, но все-таки не настоящем мире.

Первая строка второй строфы:

Сижу, курю и жду. Закат растет все шире, шире.

«Говорят, что были фараоны…» [97]

Говорят, что были фараоны, Что вселенная стоит мильоны лет. Может быть. Но все эти мильоны Не мои. До них мне дела нет. Мир возник сравнительно недавно. С тридцать лет назад. Исподтишка В детской разгорелся, своенравный, Храпом няниным и лампой ночника. И уйдет он так же неприметно: Вместе с стульями и грохотом планет Рассосется в теми беспросветной Через десять, двадцать, тридцать лет.

97

«Говорят, что были фараоны…»Печатается по тексту первопубликации: Новь. Сб. 7. 1934. С. 6. Другие публикации: Якорь. С. 216–217; RLJ. 1982. С. 124; Радуга. 1993. № 9. С. 26: Русская эмиграция и русские писатели Эстонии 1918–1940. С. 169.

«Было просто, очень просто…» [98]

Было просто, очень просто: Стол перед окном. Человек большого роста В кресле за окном. Мягкое текло сиянье Пасмурного дня. Было нечто без названья — Были мир и я.

«А самое главное? — Вот что…» [99]

98

«Было просто, очень просто…»Печатается по тексту первопубликации: Журнал Содружества (Выборг, Финляндия). 1937. № 8–9. С. 5. Другие публикации: Грани. 1953, № 20. С. 55: SLL. С. 139.

99

«А самое главное? — Вот что…»Печатается по тексту первопубликации: Журнал Содружества. 1937. № 8–9. С. 5. Другие публикации: На Западе. С. 279; «Мы жили тогда на планете другой…». Кн. 2. С. 232.

А самое главное? — Вот что: Я живу и жизнь хороша, Утром — солнце из сада. Ночью — Робкий шорох карандаша. Кто-то вывел меня из потемок. Поведет он меня и впредь. Жить доверчиво, как ребенок, И доверчиво умереть. И окончится все, как надо: Если надо — навеки спать, Если надо — солнце из сада, И стихи, и я сам — опять.

«Итак, мы живем, господа…» [100]

Итак, мы живем, господа. Момент исключительно редкий. Взгляните: окошко звезда, Ночные, притихшие ветки. Был Рюрик. Был царь Соломон. Людовики были в Версале. А мы, погруженные в сон, Бессовестно все прозевали. На миг из-под заспанных век Взглянули вокруг изумленно, И вновь забываем навек, И Рюрика, и Соломона. Живем мы на свете года, Увы, навсегда умираем. Цените же: ветки, звезда, Огни над далеким трамваем.

100

«Итак, мы живем, господа…»Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 214. В сохранившемся в архиве К. К. Гершельмана машинописном тексте есть несколько мелких разночтений с публикуемым вариантом.

К. К. Гершельман считал это стихотворение одним из лучших в своем поэтическом наследии. Касаясь подборки своих стихов в готовившейся к печати антологии русской зарубежной поэзии. К. К. Гершельман в уже упоминавшемся выше письме к Ю. П. Иваску от 15 октября 1951 г. отметил: «Первым мне хотелось бы поместить "Итак, мы живем. господа, момент исключительно…”». Однако Иваск не принял во внимание рекомендации Гершельмана и не включил это стихотворение в антологию «На Западе».

«В далекой вечности, когда я стану Богом…» [101]

В далекой вечности, когда я стану Богом И наконец сполна вселенную создам, Я вспомню налегке, как по земным дорогам Я брел беспомощно, растерян и упрям. И я пойму тогда, сквозь ласковую жалость, Зачем такой смешной, в штанах и пиджаке Стоял я у окна. И солнце расползалось По лужам мартовским и по моей руке…

101

«В далекой вечности, когда я стану Богом…»Печатается по публикации: На Западе. С. 277.

«Верёвка через двор. Рубашки, полотенца…» [102]

Веревка через двор. Рубашки, полотенца. И ряд кальсон. С открытой непредвзятостью младенца Гляжу — и поражен. Мильоны лет творится мирозданье, Вот результат — Веревка, двор и четкое сознанье — Подштанники висят. Не знаю, мало это или много, Но это — всё. …В бездонном мире строго и убого Колышется белье….

102

«Веревка через двор. Рубашки, полотенца…»Печатается по публикации: RLJ. 1982. С. 221–222.

«В детстве — лампа. И, коленями на стуле…» [103]

В детстве — лампа. И, коленями на стуле, За Майн Ридом в детской над столом. Львы, охота. Реют стрелы, свищут пули. «Вырасту — и я сражусь со львом». Вот и вырос. Вот: обед, жена, контора, Седина усталой головы. Вот и вырос. Снег, и сосны, и заборы. Где же подвиги? И где же львы?

103

«В детстве — лампа. И, коленями на стуле…»Печатается по публикации: RLJ. 1982. С. 215.