...Вместо того чтобы приписывать моему отцу злонамеренное

абсурдное действие, Прохорова могла бы предположить

совершенно иное: Мееровича вызывают на Лубянку и заставляют

«вспомнить» несколько (а не одно! – см. также статью

«Прохоровы с Трех гор») типовых антисоветских высказываний

из лубянских списков и приписать их Прохоровой. То, что одно

из этих высказываний окажется похожим на какую-нибудь фразу

самой Прохоровой, сказанную ею в течение года, имеет очень

высокую вероятность. Очевидно также, что Прохоровой

подсказывают, в каком направлении вести поиски врага: очная

ставка с Мееровичем происходит в тот же самый день, что и

очная ставка с сестрой моего отца (см. статью Прохоровой).

Не правда ли, такие действия «органов» надежно прикроют

настоящего стукача?

Но зачем «органам» так стараться для прикрытия какого-то

стукача? – возможно, спросит меня недоверчивый читатель.

(Похожий вопрос мне уже фактически задавал господин

Аполлонов в статье «Комментарий к одному расследованию»,

напечатанной в № 1 за 2002 год Российской музыкальной

газеты). Читатель! Стукач – глаза и уши режима. По-моему, этим

все сказано, тем более, что речь идет о кругах престижной

интеллигенции, где, в сущности, рождается общественное

мнение*.

...Я не стану анализировать здесь остальные эпизоды следствия,

рассказанные Верой Ивановной, не только потому, что все они

могут быть объяснены наличием банального подслушивающего

устройства в ее квартире и минимальной фантазией следователя.

Есть для этого и другая причина.

...Дело в том, что в 2001 г. я получил из ФСБ справку, где

сказано, что никаких сведений о моем отце в архиве ФСБ не

имеется. (Справку я отнес в Музей им. Глинки). В результате во

всем рассказе Прохоровой остается только один обвинительный

аргумент, который мог бы быть объективным образом

подтвержден. Ответом на него я и ограничусь.

...

* А вот что думает по этому поводу генерал ФСБ Куцубин, у которого в

прежнем КГБ была репутация ведущего специалиста по «наружке» и

женской агентуре (см. статью Бориса Ноткина в «Московском

комсомольце» от 13 августа 2002 г.): «Агентура – такой же золотой

фонд страны, как ученые или военные специалисты. <…> Их костяк

отбирается и воспитывается десятилетиями упорнейшего труда

офицерами высшей квалификации. Убогие осведомители, как их

представляют себе обыватели, никогда не поднимутся до решения

необходимых задач».

...Теперь продолжу цитировать Веру Ивановну: «Что же касается

появившегося во втором издании книги [т.е. в повести «Быть

может выживу» – А.Л.] утверждения сына, что разгромная

критика кантаты отца, восхваляющей Сталина, на пленуме Союза

композиторов СССР в 1949 году (то есть уже после ареста

Есенина-Вольпина) является бесспорным доказательством его

невиновности, то не надо забывать и другого. Именно в это

время Локшин получил жилье – несколько комнат для себя, своей матери и сестры. Тогда это было исключительным

событием, и понятно, что человеку гонимому или с сомнительной

(с точки зрения советской власти) репутацией квартиру в Москве

вряд ли бы предоставили».

...Звучит убедительно, не правда ли? Но к действительности

имеет очень слабое отношение.

...Во-первых, комната была одна, а не «несколько» (и уж тем

более не «квартира»). В трехкомнатной квартире N 1 на первом

этаже дома 1а (корп. 41) на Беговой улице жилье предоставили

трем семьям: Грачевым, Губарьковым и Локшиным. (Это могут

подтвердить наши бывшие соседи Мария Трофимовна Грачева и

Татьяна Николаевна Губарькова, а также многие другие люди).

Комнату эту отец получил от Союза композиторов благодаря

ходатайству Н.Я. Мясковского, который случайно услышал, как

некий композитор от нее отказывался, желая получить лучшее