— Какой ужас! – занервничала Люся. – Английская коляска!

Никос, ни слова не проронив, сел в машину и уехал. Я пожалел, что не дал ему ключи от виллы. Хотя чётко помнил, что коляску с Гришкой вывозили на тротуар к машине.

— Ничего, – тихо сказала мне Инес, проходя мимо. – Пусть тебе будет хорошо, а не плохо.

Люся с ребёнком на руках расхаживала взад–вперёд по тропинке над обрывом. Антонелла и Рафаэлла потащили меня посмотреть на свои качели, на маленькую беседку, на место для костра, где возвышался на железных ногах мангал, на котором Инес уже раскладывала шампуры с нанизанным, замаринованным дома шашлыком.

— Тебе есть другая еда, мягкая, – улыбнулась она, отмахиваясь от прыгающего на неё Гектора. И что-то строго сказала девочкам. Видимо, чтобы они не беспокоили меня.

Я действительно забеспокоился. Люся так нервно расхаживала с Гришкой по самому краю ущелья, что мне пришло в голову – кинется вниз. Не из-за пропавшей коляски, конечно. Из-за своей пропавшей богатой жизни. Несомненно, чувствует себя здесь, среди моих друзей, чужой.

Тебе будет странно это читать, но я вдруг почувствовал – становлюсь Люсей. Со всеми её комплексами.

Подошёл к ней, попросил:

— Дайте Гришку, посижу с ним в беседке.

— С какой стати?

— Видите, солнце? Голову ему напечёт. А в беседке тень.

— Сама могу побыть с ним в беседке. Благодарю за заботу.

Слава Богу, ушла от опасного места! А тут и Никос вернулся. С коляской.

Оказывается, Люся, усаживаясь с Гришкой в машину, забыла её на тротуаре перед виллой. Никто не украл.

— Прости меня, Никос, – сказал я.

— Ничего. Идём. Что-то покажу.

Он повёл меня за пределы своей «земли» к одиноко стоящей старой оливе, возле которой лежал большой камень.

— Сейчас увидишь клад, – сказал Никос, с трудом отваливая его.

«Везёт на клады! – подумал я и, как это иногда бывает, в голову ударила совсем другая мысль: – И Россия, и греческий Афон находятся севернее острова. Как же гипотетический корабль с сундуком книг мог потерпеть крушение здесь, гораздо южнее?»

Ответа на этот вопрос я так никогда и не получил.

Никос засунул руку в чёрное отверстие среди мелких камней, вытянул оттуда какой-то продолговатый предмет, обёрнутый несколькими пластиковыми пакетами. Улыбаясь, вручил мне. Предмет был довольно тяжёлый.

Я сбросил пакеты, содрал их. В руках оказалась литровая бутыль с этикеткой «Rossiyskaja gorkaja». Шестидесятиградусная водка, которую девять лет мы с Никосом почали на диком тогда склоне его «земли».

Судя по тому, что бутылка была почти полна, он с тех пор не выпил ни капли.

— Ты не пьяница, – сказал я, чувствуя, как во мне горячей волной поднимается любовь к этому человеку.

— Не алкоголик, – подтвердил Никос. – Знаешь, и сегодня пить буду только как символ. Скоро сюда приедет одна старая англичанка, обещал ехать с ней делать метки её земли. Купила, а теперь, когда участок поднялся в цене, хочет продавать.

— А ты тут причём?

— Просила помочь.

…Стол в беседке был уже накрыт.

Старательно ел специально для меня перетёртую фасоль, тушёные баклажаны с помидорами, нежные паровые котлетки. Выпил стопарик родимой водки. После чего ещё острее задразнил ноздри запах недоступного мне бараньего шашлыка.

Воровато стянул с одного из лежащих на блюде шампуров кусочек, сунул руку под стол, отдал Гектору. Тот благодарно лизнул ладонь. Девочки заметили этот мой жест. Тоже стали стягивать баранину со своих шампуров и бросать собаке.

Инес прикрикнула на них. Девочки в ответ завопили, как я понял, что так делает Владимирос. Стали распевать, чудовищно коверкая слова:

— «Жан, Жан, Калимжан, приходи в мой лавка, я торгую баклажан – самый вкусный травка!»

Люся, подкармливавшая Гришку всем понемножку, укоризненно посмотрела на меня, спросила:

— Вы и свою Нику учите таким глупостям?

В общем, веселье было в самом разгаре, когда издали, откуда-то со стороны мостика донеслось призывное бибиканье автомашины.

— Это Лиз, – сказал Никос, вставая. – Англичанка.

— Можно я с тобой?

Никос кивнул. По дороге к его машине он зашел в дом, вынес оттуда какую-то банку и кисть.

Мы доехали до мостика, где из своего «фольксвагена» пересело к нам странное существо – пожилая женщина с лицом, сплошь покрытым желтоватым пухом. Она сидела с Никосом, развернув план–схему своего участка земли, а я сидел сзади и предавался размышлениям, часто ли она бреется, если бреется вообще.

Должно быть, последний стопарик шестидесятиградусной водки, который я хватил напоследок, сделал своё дело, потому что я всё-таки спросил: