Подоспела Нора с долгожданным стаканом воды.

— Плесни ей в лицо, — сказал я.

Нора выплеснула воду. Мими разжала зубы, чтобы глотнуть воздуха, и закрыла глаза. Она неистово мотала головой из стороны в сторону, но тело ее извивалось уже не с такой силой.

— Давай еще, — сказал я.

Второй стакан воды вызвал протест Мими, выразившийся в плевках, но силы оставили ее. Она лежала неподвижно, безвольно, часто и тяжело дыша.

Я отпустил ее запястья и встал. Гилберт стоял на одной ноге и, опираясь на стол, растирал другую, ту, которую я задел. Дороти, бледная, с огромными глазами, в нерешительности стояла в дверном проеме, не зная, войти ей или убежать куда-нибудь и спрятаться. Нора спросила:

— Думаешь, с ней все в порядке?

— Уверен.

Наконец Мими захлопала глазами, пытаясь согнать с ресниц водяные капли. Я вложил ей в руку носовой платок. Она вытерла лицо, испустила долгий вздох и села на диване. Моргая, оглядела комнату. Увидев меня, слабо улыбнулась. Ее улыбка была чуть виноватой, но в ней не было ничего похожего на угрызения совести. Дрожащей рукой она прикоснулась к волосам и сказала:

— Я, кажется, впала в беспамятство.

— Когда-нибудь ты во что-нибудь впадешь, да так там и останешься, — заметил я.

Мими поглядела сквозь меня на сына.

— Гил, что с тобой?

Гилберт поспешно убрал руку со своей ноги и поставил ногу на пол.

— Я… я… э-э… н-ничего, — заикаясь, начал он. — Я совершенно в порядке. — Он пригладил волосы и поправил галстук.

Мими разобрал смех.

— О, Гил, ты в самом деле пытался защитить меня? От Ника? — Смех нарастал. — Очень мило с твоей стороны, но ужасно глупо. Ведь это же чудовище, Гил. Никто не смог бы… — Мими раскачивалась из стороны в сторону, прикрывая рот моим носовым платком.

Я искоса взглянул на Нору. Она крепко сжала губы, глаза стали почти черными от гнева. Я тронул ее за руку.

— Давай сматываться. Гилберт, дай матери выпить. Через минуту-две она будет в порядке.

Дороти, держа пальто и шляпу в руках, на цыпочках прошла к входной двери. Мы с Норой разыскали свою одежду и последовали за ней, оставив Мими на диване хохотать в мой платок.

В такси по дороге в «Нормандию» мы почти не разговаривали. Пора задумалась, Дороти, похоже, все еще не оправилась от испуга, а я просто устал — денек выдался насыщенный.

Когда мы добрались до дома, было уже около пяти. Нас бурно приветствовала Аста. Я лег на пол, чтобы поиграть с ней, а Нора в это время пошла в буфетную сварить кофе. Дороти хотела рассказать мне какой-то случай из своего детства.

— Нет, — сказал я. — Ты уже пыталась это сделать в тот понедельник. Ну что там — хохма какая-нибудь? Поздно уже. О чем ты боялась рассказать мне там?

— Но вы бы тогда меня лучше поняли, если бы разрешили…

— Ты уже говорила это в тот понедельник. Я не психоаналитик. Я ничего не понимаю в ранних воздействиях на детскую психику: Мне нет до них дела. Я устал, я сегодня весь день на ногах.

Дороти надулась.

— Вы как будто специально разговариваете со мной так плохо.

— Слушай, Дороти, сказал я, — или ты что-то знаешь и боялась это сказать перед Мими и Гилбертом, или — нет. Если да, то выкладывай. Если чего-то не пойму, я тебя сам спрошу.

Дороти сердито теребила складку на своей юбке, но когда она подняла глаза, они заблестели и оживились. Она зашептала, но не очень тихо, так, что будь кто-нибудь в комнате, он бы ее услышал:

— Гил встречается с отцом, они виделись сегодня, и отец сказал ему, кто убил мисс Вулф.

— И кто?

Дороти покачала головой.

— Гил мне не сказал. Признался только, что знает.

— И это ты боялась сказать при Гиле и Мими?

— Да. Вы бы все поняли, если бы дали мне рассказать…

— Про то, что случилось с тобой в детстве? Нет, не дам. Хватит об этом. Что он еще тебе сказал?

— Ничего.

— Про Нанхейма ничего?

— Нет, ничего.

— И где твой отец?

— Гил мне не сказал.

— Где они встречались?

— Он мне не сказал. Не сердитесь, пожалуйста, Ник. Я вам обо всем рассказала.

— Ну что же, и это немало, — пробурчал я. — Когда он тебе все это рассказал?

— Сегодня ночью. Он как раз рассказывал, когда вы вошли в мою комнату. Честно, я вам во всем призналась.

— Было бы прекрасно, — сказал я, — если бы хотя бы раз кто-нибудь из вас хоть что-нибудь изложил четко и ясно, — неважно даже что.

Нора принесла кофе.

— А теперь что тебя беспокоит, сынок? — спросила она.