Я сделал то, что Ольга ожидала от меня меньше всего. Резко присел, кувыркнулся назад, а уж потом покатился по полу вбок. От неожиданности она выстрелила — но поверх моей головы, естественно. Когда я добрался до трупа Виктора, она выстрелила уже второй раз. Пуля ожгла бок. Дрянь! Хорошо стреляет…

Подобрать револьвер Кожина было не тяжело. Сложнее — взять его в руку так, чтобы можно было стрелять. Казалось бы, в чем проблема? Но когда счет идет даже не на секунды, а на доли секунды, поймете, что сложно, а что — не очень. Может, и не очень сложно, но слишком медленно…

Ольга выстрелила в третий раз. Хорошо, что опять не попала. Теперь она даже не опускала пистолет. Вопрос попадания упирался в скорострельность «Беретты». Третья пуля разорвала воздух около моей щеки. Четвертая может попасть точно в лоб. То, что эта девушка не может промахиваться постоянно, ясно. Крафт держал ее в своем отряде для специальных поручений не только за красивые глаза. Сколько всего пуль в обойме «Беретты»? Никак не меньше пяти. Скорее всего, семь…

Стрелять нужно было во что бы то ни стало. Чтобы посеять панику. Чтобы девушка не чувствовала себя, как в тире. Ведь стрелять по вооруженному противнику — совсем не то, что палить по безоружной мишени!

Я резко дернул тугой спусковой крючок револьвера. Грохот, вспышка огня, мощная отдача — и пуля опрокинула Ольгу, ударив в голову. Это было неправдоподобно, но я попал с первого раза. Впрочем, банкир, жизнь которого я помнил, регулярно стрелял в тире, причем из разных положений… В результате попадания можно было не сомневаться — пуля такого калибра не оставит человека в живых.

На полу шевелился Рустам. Судорожно доставал из-под пиджака пистолет. Лучше бы он этого не делал! Рефлексы сработали раньше, чем я успел обдумать ситуацию. У врага есть оружие — он опасен. Я выстрелил громиле в грудь и снова не промахнулся.

Никогда не думал, что смогу убить трех человек. Даже обороняясь. И что среди них будет женщина и мой друг, пусть и бывший… А сейчас, по большому счету, я даже волнения не испытывал. Меня не тошнило, руки не дрожали. Я только что хорошо сделал свою работу. Подумаю об этом после…

Аккуратно приоткрыв дверь, я выглянул наружу. Вадим развернул фургон на широкой палубе, чтобы в любой момент можно было выехать на берег, и, сидя за рулем, читал газету. Стрельба в трюме его, похоже, не взволновала. Солнце закрывала гигантская тень. Я удивился, что не заметил пристропленный к кораблю дирижабль сразу, как только мы подъехали. Наверное, аэростат порывами ветра относило далеко от корабля. На боку дирижабля было крупно написано: «ПОМЫВКА ОКОН». Все медленно вставало на свои места.

Не очень торопясь, я подошел к фургону, открыл боковую дверь и влез в салон. Вадим был так увлечен газетной статьей, что даже не повернулся. Или не хотел расспрашивать появившихся товарищей о том, как застрелили попа. Грех, все-таки.

Приставив дуло револьвера к затылку водителя, я приказал:

— Быстро в город. К «Нахичевани».

С того момента, как я застрелил трех человек и вернул отцу бриллиант, прошла неделя. Отец выбранил меня за то, что я не сказал ему о находке камня сразу, набросился на Дмитрия, едва тот пришел в себя…

Как оказалось, в отцовский кабинет воры проникли из корзины дирижабля. Летательный аппарат не вызвал ни у кого подозрений, ибо причина его нахождения около дома была крупно начертана на баллоне. Моют люди окна — что же непонятного? Не с вертолета же окна мыть? Бензина не хватит. А дирижабль сам собой висит. Даже пропеллеры можно остановить — когда веревку к дому прицепишь.

Услышав шум в кабинете отца, Дмитрий вошел, застал грабителей, бросился на них с голыми руками. Но его одолели, связали и погрузили в дирижабль. Люди Крафта на самом деле не намеревались никого убивать. Зачем осложнять ситуацию? Да и убийство — лишний шум. Тогда ясно, что бриллиант не спрятан, а украден. И требовать долг у Латышева после такой кражи — не слишком-то порядочно. Купец может инсценировать кражу собственного камня, но не будет же он убивать своего сына?

С «Северным сиянием» грабители намеревались улететь на Кавказ — благо ветер был попутным, свежим. Оттуда бежать в Турцию, или в Иран. Потом Крафт потребовал бы отдать долг или камень, камня не оказалось бы, денег тоже. Отца обвинили бы в нечестной игре, «Магнолию» продали с молотка. Да и алмаз на Востоке можно было пристроить… Но не вышло!

С камнем и братом на борту похитители летели всю ночь. Дмитрия даже развязали — куда он денется из гондолы? Сами рассматривали камень, пили, играли в карты.

А брат оглядывался по сторонам, тосковал, понимая, что в краже камня теперь обвинят его, молился. И вдруг увидел внизу, в свете луны, купол церкви, где я служил! Словно озарение на него снизошло по его молитве, словно чудо случилось! Брат рассказывал, что место он узнал сразу. И заплакал. И понял, что нужно делать.

Выхватил у любовавшейся игрой лунного света в гранях бриллианта Ольги камень, зачем-то сунул его в рот и, недолго думая, спрыгнул вниз — за ограждение гондолы. Падал долго. Понял, что во рту камню не место, переложил его в руку. И хорошо, что переложил — не подавился им, когда потерял сознание. А сознание он потерял от боли, когда грохнулся оземь.