Шрифт:
Я недоуменно выгнула бровь и мысленно взвыла: тризна по Даратару закончилась еще вчера, значит, сегодня, в час соловья, я должна была оценивать очередной «подвиг» своих женихов!
Мысленно застонав, я как можно равнодушнее пожала плечами и солгала:
— Не «может», а «обязана»: мужчина, не способный обуздывать свои чувства, не может стать ни хорошим воином, ни хорошим мужем…
— Правильный обычай! — злорадно захихикала девчушка. — Эх, если бы я жила в Авероне, то мои женихи…
— …поумирали бы от голода и жажды! — фыркнула Хасия. — И тогда ты навсегда осталась бы рах’эйт [128] …
— Не осталась бы! — возмущенно воскликнула Шарати. — Гаур из рода Ширвани оттоптал мне все следы [129] , а Айют из Усмаров…
— …снял покрывало с Фар’ташш [130] !
— Если попрошу — снимет! — гордо вскинув подбородок, фыркнула девчонка. — Он видит [131] только меня! Не то что твой Намор…
128
Рах’эйт — дословно «лишенная счастья», т. е. старая дева.
129
Идти след в след — ухаживать.
130
Фар’ташш — дословно «Глядящая вслед», вдова бога мира и спокойствия Даттара, погибшего в войне против богов из иного мира. Прилюдно снять покрывало с вдовы — бросить вызов ко всем мужчинам ее рода. В данном случае — богам.
131
Видит только меня — аналог нашего «однолюб».
«У — у-у…» — мысленно воскликнула я и понимающе улыбнулась покрасневшей до корней волос Плакучей Иве [132] .
Почувствовав мой взгляд, Хасия вскочила на ноги, закусила губу и арбалетным болтом вылетела в коридор.
Радости ее двоюродной племянницы не было предела — проводив тетку взглядом победительницы, она задрала подбородок еще выше и закружилась в каком-то безумном подобии танца. А через пару мгновений вдруг замерла и угрюмо посмотрела на меня:
132
Полное имя девушки — Хасия Плакучая Ива.
— Обычай, конечно, правильный, но ты — не в Вейнаре. Поэтому давай-ка я помогу тебе одеться…
…Минут через сорок я, одетая и причесанная, как настоящая хейсарка, спустилась по женской лестнице и остановилась перед дверью, ведущей во двор. Убедить себя в том, что мое опоздание — действительно лишь способ проверить характеры женихов на прочность, мне не удалось, поэтому я чувствовала себя виноватой.
Набрала в грудь воздуха, заставила себя успокоиться, толкнула наружу дверь и со страхом уставилась в глаза ожидающим меня женихам.
К моему искреннему удивлению, раздражения, а тем более злости не испытывал ни один — судя по выражениям их лиц, они были готовы ждать меня хоть целую вечность.
Мысленно поставив каждому из них по черте [133] , я поздоровалась, неторопливо прошла к массивному стулу с высокой спинкой, стоящему в тени небольшого навеса, опустилась на сиденье и вопросительно уставилась на первого попавшегося «добытчика».
Сокол тут же встрепенулся, расправил и без того гордо развернутые плечи и прижал правый кулак к своей груди:
133
Поставить черту — аналог нашего плюса.
— О, латт’иара! Воистину, Барс благоволит ко мне, ибо я, Итлар из рода Максудов, всю ночь чувствовал на себе его взгляд…
Я мысленно усмехнулась — судя по началу речи, он собирался давить на то, что ему ворожит Бастарз. И не ошиблась: в его рассказе об охоте, изобиловавшем красочными описаниями природы, перечислением повадок «самой осторожной дичи на всем Горготе» и, естественно, завуалированными намеками на ловкость Итлара, не было ни слова о тягостях охотника! Вообще, как оказалось, не успев выйти из Шаргайла, он «почувствовал какой-то зов», быстро и без особых приключений добрался до какого-то там перевала, перебрался через седловину, обнаружил стадо косуль, с легкостью подкрался на расстояние выстрела из арбалета, пустил болт и «понял, что его (болт) направляет воля Бога — Воина». Промахнуться было нереально — влекомый Божьей волей, болт, естественно, попал «в самую крупную самку во всем стаде».
Звучало красиво, но верилось с трудом — да, косуля, которую он попирал ногой, весила эдак ведер пять с половиной [134] , но, судя по состоянию одежды и обуви Сокола, а также по многочисленным царапинам, покрывавшим его лицо и руки, поползать ему пришлось более чем достаточно. Поэтому, дав ему закончить рассказ, я изволила нахмуриться:
— То есть половину ночи и утро тебя вел сам Снежный Барс?
— Да, ашиара… — довольно ухмыльнулся воин.
— И оружие направлял он?
134
Сибирская косуля может весить до 60 кг.
— Да…
— Жаль…
Мой незадачливый жених растерялся:
— Почему?
— То, что Бастарз способен подстрелить любое животное на Горготе, я знаю и так. А как насчет тебя?
Двор грохнул. Так, что с Орлиного Гнезда выглянул часовой и поинтересовался, над чем они ржут.
Сокол побагровел, открыл рот, чтобы оправдаться, но не успел — за моей спиной раздался голос Ваги Крыла Бури:
— Хватит, Итлар! Мы тебя услышали! Теперь — черед Намора…
…Медвежья Лапа «никакого зова не слышал»: то ли Снежному Барсу было не до него, то ли младший сын увея сделал какие-то выводы. Поэтому его рассказ оказался похожим на те охотничьи байки, которые так любили рассказывать друзья моего отца: в поисках косуль он обошел чуть ли не весь Шаргайльский хребет, то поднимаясь к самой кромке вечных снегов, то спускаясь в пропасти, у которых не видно дна; на расстояние выстрела полз чуть ли не три часа, а добравшись до нужного места, обнаружил, что стадо отошло в сторону. Слава Двуликому, вторая попытка увенчалась успехом — он подкрался к ним почти вплотную и выстрелил. Сам. В самку, которая показалась самой крупной ему, а не Богу — Воину. И не промахнулся…