Этим я его ничуть не оскорблю.

Может быть, ему я службу сослужу…

Что-то слишком долго мы к нему идем, —

Правильным ли ты меня ведешь путем?

Близко подойдем — стань в сторону потом, —

Разговор такой нельзя вести втроем.

Услыхал Кайкубат слова шахской дочери, приревновал ее к Алпамышу — и так сказал:

— Э, красавица, тебя мне очень жаль:

Стоит ехать ли тебе в такую даль?

Лишнюю зачем на сердце брать печаль?

На твою любовь ответит он едва ль.

Все равно ему не сможешь ты помочь, —

Тот зиндан глубок и темен, словно ночь.

Если Тайча-хан узнает, твой отец,

И тебе ведь снимет голову он прочь.

Знай, Тавка-аим, что ты — моя мечта!

Красотой ты вся, как роза, налита,

Сна меня твоя лишила красота.

Этой страстью весь измучен, иссушен,

Я не только сна, я разума лишен!..

Тем временем подъезжают они к зиндану. Тавка-аим в зиндан заглядывает — действительно глубок зиндан, — темно в нем, как ночью. Смотрит Ай-Тавка в темную глубину зиндана — и зиндан, красотой ее озаренный, становится светлым. Видит шахская дочь сокола-Алпамыша на дне ямы — и, о здоровьи справившись, такое слово ему говорит:

— Узник! Ай-Тавка, дочь шаха, пред тобой. Быть готова я всю жизнь твоей рабой.

Если мне твоей спасительницей стать,

Кем ты станешь сам красавице такой?

Знай: мои богатства трудно сосчитать,

Шелковым тюрбаном мне дано блистать,

Красотой, как солнцу ясному, сиять.

Молодой и стройный тополь мне подстать…

Если бы судьба для счастья моего

Мне бы на тебя хотела указать

И твоей служанкой стала б я, то кем

Ты, кто здесь в зиндане обречен страдать,

Сам хотел бы стать красавице такой?

О тебе давно я думаю с тоской.

Сердцу моему вернешь ли ты покой?

Ты сидишь на дне зиндана столько лет, —

Униженья хуже для батыра нет.

Дай же кольцекудрой Ай-Тавке ответ:

Если бы ты был освобожден Тавкой,

Кем бы стать хотел красавице такой?

Алпамыш, выслушав слова Ай-Тавки, так ей ответил:

— Шахской дочери ли слышу я слова?

У меня от них кружится голова.

Знаю, о красе твоей шумит молва.

Цель твоя, хотел бы знать я, какова?

Сладкая моя душа попала в ад,

Я томлюсь в зиндане уж семь лет подряд…

Твой наряд зелено-синий так хорош!

Твой привет мне на чужбине так хорош!

По какой, скажи, причине ты пришла?

Я перед твоим народом виноват, —

Сечу задал я — не сечу — киямат!

Но отец твой, шах, виновнее стократ.

Соколом парил я, но сломал крыла.

Я тебе готов ответить, шаха дочь:

В сватовстве-свойстве я быть с тобой непрочь.

Из страны своей я соколом взлетел, —

У тебя в стране в зиндан глубокий сел!

Если хочешь мне, красавица, помочь,

Свояком твоим считаться б я хотел…

Выслушав эти слова, оскорбленная шахская дочь повернула было в обратный путь — и так Кайкубату сказала:

— Кайкубат! Алпамыша, невежу этого, тебе уступаю. Я к нему пришла не свойства-сватовства искать: братьев-дядьев, свояков-зятьев и прочей родни всякой у меня и без него хватает. Если он сердца моего не понял, пусть сидит в зиндане своем!..