Посылает нас отец твой, Тайча-хан.

Выпал снег — следы оставит караван.

Нас — пятьсот, и все мы вооружены.

Хоть и были б мы драконом сожжены,

Шахское веленье выполнить должны.

Не послушались арбакеши совета Ай-Тавки — отправились на ту гору-Зиль. Вернулась Тавка-аим к себе, прошла в зиндан — и говорит такое слово Алпамышу:

— Словно нитка бус жемчужных порвалась. —

Я роняю слезы целый день из глаз.

Светоч утешенья моего погас:

Нитка дней твоих, любимый, пресеклась,

Счастья твоего с тебя упал венец:

В этом бренном мире милый — не жилец, —

Схвачен он, как видно, смертью, наконец.

Слушай, Алпамыш, батыр мой, удалец:

Все-таки тебя погубит мой отец!

Стало ведомо одно мне дело здесь:

Ты умрешь, свое оставив тело здесь, —

Не в земле Конгратской, а в земле чужой!

Я тебе служить мечтала всей душой,

Быть твоей рабой, твоей сестрой меньшой.

Но не ехать мне с тобой в тот путь большой,

Не прибыть с тобою в твой Конграт родной.

Не зажить твоею преданной женой,

И тебе не ведать радостей со мной.

Ой, вот-вот порвется жизни твоей нить,

Суждено тебе в чужой земле изгнить:

Скоро, мой султан, тебя должны казнить!

Этой казни ведь не знает мой султан, —

Заживо хотят его похоронить!..

Лик девичий мой был, как тюльпан, румян, —

Станет он от скорби желтым, как шафран.

Алпамыш — глава Конграта — не в черед

На чужбине в одиночестве умрет,

И о том узнать не смогут никогда

Ни родня его, ни весь его народ!..

Алпамыш, желая утешить сердечно к нему привязавшуюся Ай-Тавку, говорит ей так:

— В мире бренном — жизни без кончины нет,

Не сужденной смерти ни единой нет

Ни людской душе, и ни мушиной. Нет,

Страхам за меня, мой друг, Тавка-аим,

Достоверной все-таки причины нет!

Знай, что Алпамыша нелегко убить,—

Поживу еще на свете, может быть.

Калмык

и

мечтают извести меня,

Ждет отец твой, шах, семь лет такого дня.

Хоть и не бывает дыма без огня,

Но всего дымней сырая головня;

Это все, быть может, только болтовня,

Вражеское лишь пустое хвастовство:

Непременно, мол, теперь казним его!

Не горюй же ты заране, Тавка-джан.

Хоть сижу семь лет в зиндане, Тавка-джан,

Хоть унижен я, но я — конгратский хан.

Может быть, покину вражеский зиндан…

Горько я тоскую по родной стране,

Думаю, все время о своем коне:

Жив ли он еще, мой Байчибар, мой конь?

Вспоминает ли меня тулпар мой, конь?

Узниками стать случилось нам двоим, —

Не остался ль я без крыл, Тавка-аим:

Не был ли убит мой конь отцом твоим?

Просьбу мою, вопль мой, Ай-Тавка, услышь:

О коне узнать так жаждет Алпамыш, —

Вестью о коне меня ты окрылишь!

Милая калмычка, столько слез не лей,

Дивные свои глаза ты пожалей,

Хоронить меня еще причины нет.

Узником в зиндане сидя столько лет,

Добротой твоей, как солнцем, я согрет,