Алпамыш не может в подземелье то, —

Он в него не может даже и вползти.

Из зиндана в тот подземный ход — едва

Великанова пробилась голова…

Гладит его шею, плача, Ай-Тавка, —

Ведь ее надежда так была сладка,

Но судьба, как видно, слишком жестока, —

Должен Алпамыш в зиндане жить пока!

Все же утешает он Тавку-аим:

— Приходи, — хоть тут друг с другом посидим, —

Нежною беседой душу усладим…

Ходит Ай-Тавка к зиндану что ни день,

Утешенье великану — что ни день…

А про то, где спуск в подземный ход — прорыт,

Девушкам своим Тавка не говорит.

Под почетным местом находился спуск, —

Где обычно гость, пришедший в дом, сидит.

Хворостом искусно сверху был накрыт…

Ай-Тавка в зиндан ушла в один из дней, —

Ведьма Сурхаиль пришла нежданно к ней.

Девушки вскочили, — оказав ей честь,

На почетном месте предложили сесть, —

Старая карга направилась туда;

В хворосте беды не видя никакой,

Топчет ведьма хворост смелою ногой, —

Хворост раздался под старою каргой,

И в провал мгновенно падает она,

Падает, гадая, далеко ль до дна.

Кто б такую пакость ей подстроить мог?

Хоть бы не разбиться, не лишиться ног!

Спуск в подземный ход хотя и был глубок,

Только не отвесно крут, а чуть отлог.

Ведьма уцелела — лишь расшибла бок:

Ей калмыцкий бог, наверное, помог.

Но куда упала — старой невдомек.

На ноги она вполне живой встает —

Темным подземельем все вперед бредет,

Думает: когда же хитрый Тайча-хан

Втайне от нее прорыл подземный ход

И куда подземный этот ход ведет?

Тут-то Сурхаиль увидела зиндан, —

И Тавку-аим в зиндане застает…

Увидала старуха Тавку с Алпамышем — и такое слово сказала:

— Говорить хочу я, не шутя, с тобой:

Что произошло, Тавка-дитя, с тобой?

Или стала я на склоне дней слепой,

Иль наряд твой не зелено-голубой?

Иль в моем краю джигитов знатных нет?

Сдохнуть бы тебе, Тавка, во цвете лет!

Как тебя прельстил подобный людоед?!

Речь мою, Тавка, дослушай до конца:

Шаха ты позоришь, своего отца.

Думала ль, что здесь тебя застану я?

Лучше б не дошла живой к зиндану я!

Шаха дочь подземным ходом из дворца

Бегать на свиданье к узнику должна?!

Видно, ты совсем, Тавка, развращена.

Сдохнешь — будет честь отца отомщена!..

Ведьма Сурхаиль все это говорит,

Не в зиндане стоя, а у входа лишь.

Слушает слова такие Алпамыш,

Слушает — и львиной яростью горит:

Но подкоп не по Хакиму был прорыт:

Пролезать могла одна лишь голова!

Неужель за все поносные слова

Так и не ответит старая сова?!

Сурхаиль меж тем пустилась наутек.

Алпамыш кричит Тавке: — Беги, беги!

Догони — поймай! Быстрей сайги беги! —

Ноги были очень длинны у карги:

Скачет, словно заяц, и чертит круги,