Страстью по своей верблюдице горя,

Даром ты приехал, — изведешься зря!

Услыхав эти слова от Караджана, очень опечалился Алпамыш, про себя подумав: «Он перевалил через девяносто гор, сталкивался с батырами калмыцкими, со многими несчастьями, наверно, встречался калмык этот. Правильно говорит он мне: чем ехать туда, себя на позор обрекая, не лучше ли мне будет сразу повернуть отсюда, обратно коня направить?»

Заметив, что Алпамыш так близко к сердцу слово его принимает, Караджан, прикинувшись незнающим его, сказал: — Я тебя за другого принял.

— Род конгратский высокий твой,

Облик ангела, пыл боевой,

Конь, что сыт сухою травой…

За другого я принял тебя…

По верблюдице страстный вой,

Твой на все ответ некривой,

Взгляд Рустама твой огневой…

За другого я принял тебя…

Жар и сладость речи живой,

Плечи, как утес кремневой,

С гордою большой головой…

За другого я принял тебя…

Гневный окрик твой громовой

Вздохов, стонов шум грозовой,

Смелостью — орел степовой…

За другого я принял тебя…

Грудь и твой хребет становой,

Смех, что бьет струей ключевой,

Лукобровье, взор заревой…

За другого я принял тебя!..

Алпамыш, слова Караджана услыхав, спрашивает, за кого же он принял его:

— Род конгратский назвал я свой.

Ликом — ангел, дух боевой,

Конь мой сыт сухою травой…

За кого меня принял, калмык,

За кого меня принял, дурак?

По верблюдице страстный вой,

Мой на все ответ некривой,

Взгляд Рустама мой огневой…

За кого меня принял, калмык?

Жар и сладость речи живой,

Плечи, как утес кремневой,

С крепкою большой головой…

За кого меня принял, дурак?

Гневный окрик мой громовой,

Вздохов, стонов шум грозовой,

Смел я, как орел степовой…

За кого меня принял, калмык?

Грудь моя, хребет становой,

Смех, что бьет струей ключевой,

Брови — росчерк пера круговой…

За кого меня принял, дурак?

За кого, окаянный калмык?

Снова и снова слово «дурак», да еще под конец «окаянный» — очень обозлили Караджана, — к силе сила прибавилась. Вспыхнул он гневом, задымился весь, волоски на теле его дыбом стали, — так напряглись, что сквозь кольчугу пробились.

Сдержал себя, однако, Караджан и, к Алпамышу обратившись, так сказал:

— Род конгратский узнал я твой,

Облик ангела, дух боевой.

Конь, что сыт сухою травой,

Байчибара напомнил мне…

О верблюдице горький вой,

Твой на все ответ некривой,

Взгляд Рустама твой огневой —

Алпамыша напомнили мне…

Жар и сладость речи живой,

Плечи, как утес кремневой,

С гордою большой головой —

Байсары напомнили мне…

Грудь твоя, хребет становой,

Гневный окрик твой громовой,

Каждый стон и вздох вихревой,

Каждый шаг и помысел твой —

Кунтугмуша напомнили мне…

[20]

Свет улыбки твоей заревой,

Смех, что бьет струей ключевой,

Брови — росчерк пера круговой —

Калдыргач напомнили мне!

Эти слова услыхав, Алпамыш воскликнул:

— Ты, калмык! Видал ты меня раньше когда-нибудь, или собеседником моим бывал, или овец наших пас, или жил, как сирота, в доме нашем? Ну, дядю моего Байсары ты в своей стране видел, меня ты здесь узнал, отца моего, возможно; ты где-нибудь в степи-пустыне встречал. На, если ты в доме нашем не живал, как ты можешь знать мою мать и сестру мою?