Мишна осторожно вытаскивала лопаточкой исходящие паром куски молодой телятины, с тмином, укропом — переносила их на серебряные блюда бояр и памов. Вот она приблизилась к воеводе — синие глаза блестят, губы в перламутровой заморской помаде — положила в золотое блюдо закуску. Вот, положила ему, Коттину — золото её волос обдало лицо бывшего Кота. Положила себе — и велела уносить ендову. Коттин встрепенулся, на золотом блюде князя лежали лишь обглоданные куриные кости, хребёт рыбы.

Молодые бояре смотрели — и всё видели. Воевода пил мёд из пиалы. Коттин отметил, что бояре заметили его реакцию. Князь тупо посмотрел на уходящую княгиню, поморгал белёсыми ресницами. Потом схватил куриную ногу, принялся обгладывать. «Ищет оправдание жене, — подумал Коттин. — Не верит своим глазам — думает, что она сочла его блюдо ещё наполненным».

Мишна оглянулась, увидела, что Коттин всё понял, высокомерно улыбнулась.

«Это не заговор, — расслабился древний странник, — это бабская стервозность. Показывает своим последователям, кто в доме хозяин. Бедный Стефан! А, впрочем, он у нас христианин — пусть терпит и молится».

Впрочем, вскоре Мишна возвратилась, мстительно посмотрела на Стефана, присела на маленькую кушетку, поджав ноги. Подали квасы, морсы, сбитни и патоки. На столе появились маленькие, с корочкой, пирожки — с грибами, рыбой, вареньем, капустой, мясом, яйцом с луком. Все принялись закусывать, распустив пояса, скинув тяжёлые ферязи. Наконец, насытившись до предела, откланялись памы, им, дескать, уезжать ни свет, ни заря. Затем потянулись на выход молодые бояре, с ними их слуги, до того сидевшие возле стен на корточках, или вовсе на полу, на мягком месте. Наконец, остались только Стефан с княгиней, Коттин, воевода и старая Хава, давшая сигнал девушкам покинуть палату, и присевшая на краешек скамьи в самом тёмном углу помещения.

— Коттин, братец, ты уже давно обещал рассказать ещё одну байку про давние времена, — Стефан смотрел на древнего странника умоляюще.

— Расскажи, а мы послушаем, — с какой-то грустью промолвил Чудес. — Про какой-нибудь великий поход.

— Хорошо, расскажу, — вдруг согласился бывший Кот. — Только не про войну. В сказаниях о великих войнах всё происходит одинаково. Тиран, чудовищно жестокий и злой, нападает на своего соседа, жжёт его города, грабит закрома и кладовые, уводит в полон женщин. Справедливый и доблестный народ восстаёт, громит захватчика, вторгается в его земли… и делает, то, же самое. Но, так как он победил в войне — его все славят и чествуют…

— Это, смотря какие войны, — недовольно проворчал воевода. — Бывает, что захватчик идёт с единственной целью — истребить соседа полностью, освободить земли для своего народа…

— И такое бывает. Причём, часто случается так, что оба народа произошли от одного корня — недавно, пару тысяч лет тому назад. Эх, брат на брата…

— Коттин, расскажите лучше что-нибудь про любовь, — вдруг подала голос княгиня Мишна доброжелательным, как в недавние времена, тоном.

— Про любовь, так про любовь, — вздохнул бывший Кот. — Только все любови для меня, как правило, плохо заканчиваются.

— Всё равно, расскажите.

— А почему ты ко мне вдруг на «вы»? На войну со мной собираешься? Или простить не можешь расправу с Чухраем? Я видел, как ты в обморок повалилась.

Воевода завертел круглой головой, поглядывая то на Коттина, то на княгиню. В его глазах горел злой огонёк, не сулящий ничего хорошего тому, кто посягнёт на зарождающееся государство. Даже и княгине, если что. Рынды стояли за креслом Стефана с каменными лицами, молча сжимая рукояти секир — условного знака никто из трёх присутствующих мужчин не подавал. Коттин заметил реакцию Чудеса, промолвил доброжелательно:

— Всё хорошо, воевода. Молоденькая хазарская принцесса, что не доказано, тогда не была княгиней белозерской, а Стефан, отдалённый потомок восточных готских графов — князем. Заговор Мишны против верховного волхва принёс неоценимую пользу, расчистив дорогу новой династии. Только, вот, зачем это был сделано? Волхв был наслышан про исчезнувшую девочку из Хазарии? Искал, собирал слухи и новости?

— Собирал, батюшка, — ответила за Мишну старуха, пересевшая во время речи Коттина за спину молодой княгини. — Ходили тут люди, расспрашивали осторожно. Лет пять тому…

— Умеешь слушать? — хитро посмотрел на Хаву глава тайной службы.

— Не только слушать, — ухмыльнулась старуха в чёрной накидке, — но и думать. Когда нечем торговать, в смысле — всё и так отберут, остаётся только то, что содержится в голове.

— Знания, — задумчиво протянул Коттин. — Вы, иудейки, самый опасный народ.

— Это ещё почему? — вспыхнула Мишна.

— Да потому, что я давно живу и много видел, — невозмутимо улыбнулся странник. — Стоит появиться в стране двум еврейкам — как одна из них сразу же становится женой кагана, царя, князя, султана, императора, пророка Мухаммеда, а вторая её советницей.