Шрифт:
Нет, не поверят. И боги молчат. С другой стороны — он сам, своими глазами видел древнего Кота Баюна. Ой, страшно. Может, взять молодую жену, да бежать в Словенск? Дескать — в стране раздрай, закона нет…
Вот уж и перелески знакомые, к вечеру будет в родное Чудово. Хорошо бежит конь, не смотря на то, что выдался долгий путь. Обойти стороной все городки, все селения, остерегаться путников на тропах, прятаться в стогах, ночевать под кустом, без огня — никто не должен был видеть Папая. Потом надо сказать — вовсе не был в Белозерске. Болел. Да хоть собачьей чумкой. А кто видел — тот обознался. Всякое бывает — говорят, в мире непременно где-нибудь ходит твой двойник. Хоть глаза протри — не отличишь.
С такими невесёлыми думами пам Папай приближался к деревне. Затылком чуял — страшный Кот где-то рядом, может быть, прямо сейчас догонит, схватит рыжей лапой. Волосы шевелились от таких мыслей, ночью не мог смотреть на Луну. Да ещё рядом с Чудово какая-то нежить завелась. Не надо было уезжать! С другой стороны — Ярви присмотрит за хозяйством. Клялся на мече когда-то… Вот и стога пошли — свои, с чужих деревень тут не косят. Скоро, скоро родной дом.
Ярви возлежал на сундуке, рассматривая новые сапоги — остроносые, шитые по мерке (каждый на свою ногу, не как у мужиков), с блестящей пряжкой на ремешке. Полдень ещё не миновал, но жара стояла страшная, пришлось распустить пояс. Все бабы, полив с утра сухие огороды, прихватив детей, отправились в близлежащие пролески за ягодами — поспела земляника, подходила черника, пошли и грибы — крепкие боровики, маслята. По домам сидели старики — рукодельничали, кто не ослеп, да девчонки-няньки с грудничками.
По щеке медленно стекала капля пота, щекотала кожу. Душно. Яд, уже давным-давно поразивший кровь и оживающий по ночам, в мёртвом свете Луны, медленно тёк по жилам, будоражил воображение, рисовал кровью сладкие картины. Ярви давно заметил — когда он возлежал, с какой-нить весёлой вдовушкой, или грезил — мутная тьма, растворившаяся в крови, начинала медленно, но опасно бурлить. Этого Ярви пугался, приходилось замирать, вводя женский пол в недоумение, ждать, пока нездоровое возбуждение утихнет…
— Эй, Струк! Принеси квасу!
Тишина. Негодный мальчишка где-то лазит. Небось, пакостит по мелочи соседям. И чего его Папай пригрел? С другой стороны — родня. Свой. Сколько ему? Уже двенадцать? Скоро начнёт по девкам гулять…
— Где тебя леший носит? Квасу принеси!
Скрипнула половица, или ступенька — не поймёшь сразу, с подпола высунулась паскудно улыбающаяся рожица. Вот разъелся, скоро в подпол не пролезет! Ярви захотел швырнуть сапог — не сильно, любя, но лень гнуть ногу, снимать, кряхтеть.
— Ты чего лыбишься, как кот на сметану? Зачем в подвал лазил?
— Да я сальца… Жара, всё в подпол попрятали.
— Принеси жбан холодного квасу, да убирайся. Нечего по дому шнырять! Найди себе дело!
— Ну да, ну да, — захихикал Струк, ехидно усмехаясь и быстро ныряя вниз, — это кто тут кот и кто сметана…
— Вот, чума! Язык отрежу! Мал ещё старших судить…
Каков племянничек. Наглый, как варяжский купец. Что-то подсмотрел. Надо его поймать и высечь до полусмерти. Нет, так ещё хуже будет. Надо ему ногату посулить. И в Словенск с собой взять. И ещё пусть поклянётся… И ещё…
Выпив квасу и закрыв дверь на засов, Ярви подошёл к окну, выглянул на двор. Племянник удалялся по направлению к реке. Слава богам! Ярви задёрнул занавеску, потянулся, тихо, не дыша, подошёл к лестнице, прислушался — Пина, жена Папая, что-то напевала, ходила по светлице. Как она там сидит? Наверху от жары мухи дохнут! Ничего, долго не высидит, скоро спустится…
Что-то тенью прошло перед закрытыми глазами, скрипнула половица — совсем рядом, кто-то вздохнул. Ярви подскочил, открыл глаза. Вот ведь, задремал!
Рядом с сундуком молча, стояла Пина, смотрела на старшину странным взглядом. Юбки нет, ночная рубаха торчит из-под косо надетого дорогого заморского сарафана, груди болтаются спелыми плодами. На губах застыла улыбка. Ярви даже заробел, хотя мысленно уже множество, раз раздел и обласкал жену хозяина.
— Ты чего? — хрипло спросил он, пытаясь рассмеяться. — Напугала меня — подкралась незаметно…
— Помоги перину в чулан перетащить. Ночью не спала — комары заели, днём — жара. Голова трещит.
— Помогу, как не помочь, — у Ярви даже затряслись руки. — В какой чулан-то? В нижний, где подпол? Там прохладно…
— Давай, туда…
Перина была доставлена в чулан в мгновение ока — во всяком случае, так показалось возбуждённому мужчине. Свет пробивался сверху — сквозь щели половиц — толстых, добротно отёсанных и выровненных топорами.
Возле ложа, на которое водрузили перину, стоял бочонок вина, на крючьях висели истекающие жиром шматы сала — один был начат, в нескольких местах обкромсан.