Существует и еще одна, причем веская причина, по которой современные бедняки, «клиенты социальных служб», могут превратиться из предмета жалости и сочувствия в объект презрения и гнева. Все мы в той или иной степени воспринимаем мир, в котором живем, как ненадежный, полный риска и опасностей. Наше социальное положение, наша работа, рыночная цена наших навыков и умений, наши партнеры, соседи и друзья, на которых можно положиться, - все это нестабильно и уязвимо, все это не похоже на спокойную гавань, где можно было бы бросить якорь своего доверия. Жизнь потребителя, постоянно стоящего перед выбором, также не назовешь спокойной: куда деться от вечных сомнений по поводу разумности того или иного каждодневно производимого выбора; как относиться к объектам желаний, быстро теряющим свою привлекательность, и предметам гордости, которые за одну ночь могут обернуться клеймом позора; что можно сказать о собственном образе, который мы отчаянно стремимся создать и который имеет привычку быстро выходить из моды и терять привлекательность еще до того, как мы его обрели? В самом деле, наша жизнь полна беспокойства и страха, и лишь немногие люди не захотели бы в ней ничего изменить, если бы им представился такой шанс. Наше «общество риска» сталкивается с ужасающей проблемой, когда дело доходит до примирения его членов с неудобствами и страхами повседневной жизни. Решение именно этой задачи бедняки, рассматриваемые как «андеркласс» изгоев, в некоторой степени облегчают. Если их образ жизни является единственной альтернативой тому, чтобы оставаться в игре, то риски и ужасы гибкого мира и пожизненной двойственности представляются несколько менее отталкивающими и несносными: они кажутся более приемлемыми, чем те ситуации, которые могут возникнуть. Можно не без некоторого цинизма сказать, что наше душевное равновесие, наше примирение с жизнью, да и любое удовольствие, получаемое от жизни, с которой мы примирились, - все это психологически зависит от страданий и нищеты бедных изгоев. И чем несчастней и мучительней их судьбы, тем менее несчастными чувствуем себя мы сами.

Таким образом, чем невыносимей участь бедняков, тем лучше выглядит судьба всех остальных. И это плохая примета для перспектив солидарности с представителями бедных слоев, той солидарности, которая легко и естественно формировалась во времена, когда большинство людей страдало в основном от гнетущей рутины тяжкого труда и обременительных хлопот в повседневной борьбе за выживание. Между участью работающего и участью безработного бедняка существовало тесное внутреннее сходство, и для занятых на производстве не составляло труда войти в положение безработных. Если и те и другие были несчастны, то они были несчастны по сходным, в общем и целом, причинам, и их страдания различались лишь по силе, а не по существу. Сегодня, напротив, сострадание к людям, живущим на пособие, нелегко приходит к большинству из нас. И они, и мы можем быть несчастны, но совершенно очевидно, что мы несчастны по разным причинам - наши проблемы имеют явно отличные друг от друга формы и не очень легко переводятся на понятный друг другу язык.

Страхи, повседневно преследующие большинство из нас, возникают из недостаточной защищенности нашего благосостояния; бедные же, напротив, намного более уверены в постоянстве своей нищеты. Если мы страдаем, то потому, что наша жизнь подвижна и неустойчива; однако неустойчивость - это последнее, на что люди, обреченные на нищету, начинают жаловаться. Они страдают от ничтожности своих шансов в мире, который бахвалится тем, что он предлагает беспрецедентные возможности всем и каждому; мы же пытаемся рассматривать отсутствие у них каких бы то ни было шансов как свободу от замучивших нас рисков. Их доход может быть ничтожным, но он, по крайней мере, гарантирован; что бы ни случилось, чеки из службы социального обеспечения приходят регулярно, и этим людям не приходится ежедневно самоутверждаться, чтобы быть уверенными в завтрашнем дне. Не делая ничего, они получают ту определенность, которой мы, столь же очевидно, сколь и тщетно, стремимся достичь, и радуются ей. Поэтому схемы перехода «от обеспечения пособием к обеспечению работой» могут рассчитывать на открытую или хотя бы молчаливую поддержку большинства неустойчиво занятых: пусть и других, как и нас, бьют волны рынка труда, пусть их преследует та же неопределенность, какая мучает и нас...

Итак, утрата государством благосостояния его привлекательности стала предопределенной. Богатые и сильные считают его плохой инвестицией и пустой тратой денег, тогда как менее состоятельные и влиятельные не ощущают солидарности с клиентами системы социального обеспечения и уже не видят в их проблемах зеркального отражения собственных невзгод. Государство благосостояния заняло оборону. Оно вынуждено извиняться и вновь и вновь повседневно разъяснять свое предназначение. И в этих разъяснениях оно вряд ли может использовать самый популярный язык наших времен, язык процентов и прибыльности. По сути, можно сказать даже больше: не существует никаких рациональных доводов в пользу дальнейшего существования государства благосостояния. Забота об уровне жизни «резервной армии труда» могла быть представлена как разумная практическая мера, даже как веление разума. Поддержание жизни, причем приемлемой, «андеркласса» попирает всякую рациональность и не служит сколь-либо видимой цели.

Мы вновь возвращаемся к началу. После ста с лишним лет счастливого семейного сожительства этики и рационально-прикладного разума, второй партнер предпочел уклониться от семейных уз, предоставив этике одной справляться с некогда совместным хозяйством. И, будучи предоставлена себе самой, этика оказывается уязвимой, ей становится нелегко защищать свои позиции.

Вопрос «Разве я сторож брату моему?», который еще недавно звучал весьма редко, поскольку ответ на него казался данным раз и навсегда, слышен сегодня все громче и отчетливее. И люди, склоняющиеся к утвердительному ответу, отчаянно, хотя и без видимого успеха, пытаются для убедительности сформулировать его на холодном и деловом языке интересов. Вместо этого им следовало бы вновь смело и открыто заявить об этической обоснованности государства благосостояния, необходимой и достаточной для оправдания его присутствия в гуманном и цивилизованном мире. Разумеется, нельзя гарантировать, что этический довод хотя бы отчасти растопит лед в обществе, где конкурентоспособность, сопоставление затрат и результатов, прибыльность, а также другие заповеди свободного рынка правят безраздельно и объединяются в том, что, по словам Пьера Бурдье, быстро становится нашей единственной мыслью, верой, не подвергаемой никаким сомнениям; но никто и не требует гарантий, если уж этический довод становится последней линией обороны государства благосостояния.

Несущая способность моста определяется прочностью слабейшей из его опор. Человеческие качества общества следовало бы измерять качеством жизни его самых слабых членов. А поскольку сутью всякой морали является ответственность, которую люди берут на себя за человечность других, то именно она должна стать мерой этических стандартов общества. Это, как я полагаю, единственная мера, которую может себе позволить государство благосостояния, но при этом она является и единственной, в которой оно нуждается. Она может оказаться недостаточной, чтобы все мы, от чьей поддержки зависит судьба государства благосостояния, вдруг его полюбили, но в то же время это единственная мера, которая решительно и недвусмысленно свидетельствует в его пользу.

Необходимый сегодня возврат к этическим основам может столкнуться и с другими препонами, помимо наиболее очевидной, заключающейся в отсутствии резонанса с основным дискурсом нашего времени. Эти иные препятствия являются внутренними по отношению к сфере социального обеспечения; они проистекают из долгого процесса ее бюрократизации, который на протяжении многих лет поступательно развивался именно потому, что этическая сущность данной сферы, воспринимаемая как должное, могла оттесняться на малоизученные задворки повседневной практики. Профессор Ван дер Лаан указывает на наиболее неприятные и досадные из этих нами же самими созданных трудностей, когда отмечает, что в практике социального обеспечения «моральная оценка подменяется выполнением процедурных правил». Уместность и качество социальных работ начинают определять их соответствием принятым правилам. Этого вряд ли можно было избежать, учитывая постоянное расширение и без того большого фронта работ, которыми приходится заниматься социальным работникам, а также волей-неволей возникающую необходимость сравнивать человеческие страдания и находить «общие знаменатели», хотя на самом деле они не подлежат сопоставлению и классификации. Подобная тенденция могла иметь вполне понятные причины, но ее результаты сделали повседневную деятельность социальных работников еще более далекой от исходного этического импульса; объекты забот все более соотносились с различными правовыми категориями, и процесс «стирания лица», присущий всякой бюрократии, был приведен в движение.

Не удивительно, что социальные работники как в Голландии, так и в большинстве других стран все крепче уверовали в то, что секрет их успехов и неудач должен и мог быть найден в букве процедурных правил и в правильном толковании их духа. Когда же процедурные вопросы превалируют над нравственными требованиями и начинают служить ключом к успеху в работе, то наиболее очевидным и легко реализуемым последствием становится побуждение уточнить правила и сделать их менее расплывчатыми, дабы сузить диапазон возможных толкований, сделать решения, принимаемые в каждом конкретном случае, совершенно определенными и предсказуемыми; вместе с упованием на эти меры возникает мнение, что если случатся сбои, они будут списаны на нерасторопность, халатность и недальновидность работников социальных служб и их начальства, и вся вина ляжет на них. Такие мнения подталкивают социальных работников к поиску собственных недостатков и объяснению своими неудачами нарастающей волны критики в адрес государства благосостояния. Они начинают верить, что любой из недостатков государства благосостояния, на который указывают критики, может быть исправлен, а критики умиротворятся, как только они, социальные работники, изобретут и внесут в своды законов внятный перечень прав клиентов и четкий кодекс своего поведения...