— Ты говоришь, что труп обнаружила домработница. В котором часу?

— В три часа дня.

— Но тогда все совсем запутывается! Если предположить, что Завалистая знала об убийстве Корнеева — или даже убила его сама, — то она вряд ли оставила бы его в собственном доме, да еще и в морозилке, прекрасно понимая, что домработница, которой вдруг понадобится мясо, к примеру, откроет ее и обнаружит там труп. Завалистая могла повести себя подобным образом только в том случае, если бы она сама случайно рано утром, предположим, наткнулась на тело. Подумала о том, что надо бы от него избавиться, как и от его машины. Поэтому она обратилась за помощью к какому-то парню, отдаленно напоминающему Корнеева, попросила его надеть куртку тренера и его шапку и отогнать машину куда-нибудь подальше. И вот появившаяся как раз в удобное для нее, Завалистой, время секретарша мужа становится отличной свидетельницей того, как тренер ее хозяйки сел в машину и уехал! Возможно, если бы даже и не домработница, Завалистая все равно нашла бы способ кардинальным образом избавиться от трупа. Отвезла бы его куда-нибудь, спрятала! А тут… она просто не успела.

— Но согласись хотя бы: поскольку труп обнаружили все-таки в доме Завалистых, значит, и убийцу нужно искать там же. Во всяком случае, убийца знал, что Корнеев регулярно бывает в доме, занимается с Завалистой. И если, повторяю, убила тренера не Завалистая, и не ее домработница, и не муж его кокнул (а муж не мог, поскольку его не было в Москве), значит, этот «некто» их всех знал и подставил в первую очередь Людмилу! Ладно, скоро придут результаты экспертизы, может, они помогут нам пролить свет на это странное дело.

Аллена и Айзека встретила на аэродроме строгая на вид молодая женщина во всем черном. Даже шарф поверх ее черного пальто тоже был черным. И перчатки. И лакированная сумочка.

— C’est le terrain d’aviation particulier… (Это частный аэродром), — сказал обеспокоенно Айзек.

Аллена почему-то тошнило. Возможно, это было следствием перелета. А может, он просто трусил, и его организм отказывался ему подчиняться.

— Меня зовут Аннета, — сказала женщина. — Это я звонила вам, мы очень ждем вас! Прошу вас следовать за мной. Сейчас мы заедем в отель, где господин Либерман проживет в течение нескольких дней. Моя хозяйка оплатила его номер, также она просит вас воспользоваться ее карточкой для оплаты других счетов, пока господин Либерман находится в Москве. — С этими словами она протянула Айзеку конверт. — Мы же с господином Реем отправимся к моей хозяйке, она уже заждалась вас.

Аннета говорила на плохом французском, и видно было, что она почему-то изрядно нервничает. Ее бледное лицо украшали два треугольных красных пятна. Они были словно нарисованы фломастером на ее щеках.

Айзек, конечно же, еще в машине, не мешкая, распечатал конверт, откуда показался край красной пластиковой банковской карточки и листок с паролем. Аллен усмехнулся, заметив, как заблестели глаза его агента в предвкушении нескольких веселых деньков, которые ему предстояло провести в Москве. Он-то, конечно, ничем не рискует! Айзек просто будет есть, пить, спать, прогуливаться по предпраздничной нарядной Москве, возможно, он подцепит хорошенькую женщину, которая составит ему веселую компанию. А вот где проведет эти дни Аллен — никто не знает! Кроме Аннеты и ее хозяйки. Он зачем-то крепко прижал к животу папку с нотами. Руки его в тонких вязаных перчатках мерзли. Словно и они тоже нервничали и не знали, каких клавиш и когда они коснутся…

Сумма в два миллиона евро не давала ему покоя. Просто так эдакие деньжищи не платят! Интересно, и что же такое ему придется сыграть, чтобы отработать этот гонорар? Если ему вообще заплатят.

И тут он вдруг понял, что им никто ничего не заплатит. Что все это — какая-то страшная ловушка, куда их с Айзеком заманила… русская мафия!

— Скажите, на каком инструменте будет играть господин Рей? — с важным видом, отрабатывая свои проценты, спросил вальяжно развалившийся на сиденье «Бентли» Айзек.

Аллен еще подумал тогда, что его агент, вероятно, тоже нервничает и, возможно, считает минуты, когда они расстанутся и каждый направится в свою сторону: Айзек — в роскошный гостиничный номер, где его ждет мягкая широкая постель, теплый душ, а потом ресторан и хороший сытный ужин, Аллен же канет в неизвестность. Провалится в русскую ледяную прорубь. Или его съедят глупые сильные медведи. Расчленят русские Чикатило. Закатают в асфальт новые русские.

Что он вообще знал о России? Ровным счетом ничего. А ведь его бабушка и дедушка родом из России, из Петербурга. И это благодаря своей бабушке он более или менее владеет русским языком. Быть может, поэтому Айзек и приготовил ему на последний день рождения такой подарок — гастроли в Москве. Правда, гастроли были какие-то короткие, непонятные, как если бы русские просто взяли его напрокат на два вечера. Практически ничего не заплатили. А как он нервничал! В сущности, он дергался перед каждым выступлением. И не потому, что плохо выучил программу и опасался провала. Хотя да, каждый музыкант этого боится, и сколько раз Аллену снилось, что он выходит на сцену, садится за рояль и вдруг понимает: он не знает, что ему сейчас делать. С какой ноты начать? И он понимает, что это — конец. Мало того, во сне он знает, что это сон, и ужасно боится не проснуться…

Что ж, надо признаться хотя бы себе — коньяк! Вот выход из положения. Несколько глотков, и ты уже не чувствуешь холода в руках. И они не дрожат так, что ты боишься промахнуться и ударить мимо клавиш. Не он первый, не он последний. Многие великие музыканты, в том числе и виолончелист Пабло Казальс, и пианисты Артур Рубинштейн и Гленн Гульда, испытывали сильнейший страх перед сценой. Аллен не так давно прочитал, что знаменитый тенор Карузо волновался и перед, и во время выступлений вплоть до самого завершения своей карьеры: современники вспоминали, что он всегда нюхал апельсиновую эссенцию, верил — это поможет ему успокоить нервы. Некоторые глотают таблетки, пьют пиво или покуривают марихуану. Это же не спорт, успокаивают они себя, никто тут никого не обманывает, не принимает допинг. Просто таким образом можно избежать излишней трясучки…