— Вот, пожалуйста, устраивайтесь. Та дверь, в углу, ведет в ванную комнату. Там вы найдете все, что нужно. Даже халат. Он совершенно новый. Как вы понимаете, он куплен специально для вас, Аллен. Ущипните меня… — вдруг попросила я его.

— О! Я знаю, что это означает. Моя бабушка тоже мне всегда так говорила, когда видела что-то необычное, нереальное! — И Аллен с удовольствием ущипнул меня за руку. — Но я реален. Знаете, вот уж меньше всего я мог ожидать, что меня пригласят в Россию, чтобы я мог просто отдохнуть, побездельничать! — сказал он, уверенным шагом входя в спальню и бросая на пол рюкзак. — У вас очень красиво, Таисия.

— Я рада.

— И так много интересных антикварных вещей… Эти часы… неужели они золотые?!

Я кивнула. Молодая женщина, отлитая из чистого золота (в складчатом тонком платье и с прической гречанки), обнимала увитый виноградными лозами циферблат. Часы показывали точное время. В доме было полно дорогих красивых вещей, которые заиграли своими гранями лишь сейчас, когда здесь появился знаток прекрасного, утонченный молодой человек, музыкант, пианист… Неужели это действительно он?! И пусть сейчас на нем нет фрака, всего лишь джинсы и красный толстый свитер, все равно он прекрасен, он так изыскан! От него исходил горьковато-пряный аромат, а его волосы из-за влажного зимнего воздуха закрутились в крупные кольца кудрей… Бледное лицо, нос с горбинкой, полные губы. Он был так хорош, что мне захотелось прикоснуться к нему и, если бы это только было возможно, поцеловать. Прости меня, Нестор!

— Сейчас я разожгу огонь… — сказала я, закрывая за Алленом дверь. — А ты… вернее, вы… извините…

— Таисия, не извиняйтесь… — Он вдруг твердой рукой придержал дверь, словно не желая оставаться в одиночестве в спальне. — Мы же не на официальном приеме! Мне было бы приятно, если бы мы общались на «ты».

— Все равно, извини…

И я бросилась в гостиную, где уже были приготовлены дрова. Мое узкое вечернее платье не очень-то подходило для подобных занятий, и я в который раз уже спросила себя — не стоит ли мне переодеться во что-нибудь более демократичное? Брюки, черная открытая блузочка… В доме-то тепло, и огонь в камине предназначался совершенно для других целей. Он должен был окрасить наше свидание в романтические теплые тона.

Я разожгла огонь, уложив на пирамиду щепок тонкие веточки, и переоделась в кабинете. Вот так, в брюках и своей любимой блузке, я почувствовала себя свободнее. Что делать теперь, когда Аллен оказался здесь, в моем доме, я не имела понятия. Вернее, знала. По программе первое — глинтвейн. У меня была чудесная черносмородиновая наливка. Я отправилась в кухню, налила ее в серебряный ковш и поставила на огонь. Задумавшись обо всем сразу, сыпанула туда сахар, корицу, гвоздику…

Главное, чтобы смесь не закипела!

Пальцы мои машинально нарезают лимон. Вытирают и без того чистейшие, прозрачнейшие чашки для глинтвейна. Я, умница такая, предварительно украсила ручки бокалов шелковыми лентами и веточками ели. Праздник… Я решила устроить себе праздник. Праздник!!!

Но тогда почему же мне вовсе не весело? И чего я… боюсь?

Шаги за спиной. Это Аллен. Когда же кончится этот мучительный сон? И как жаль, что рано или поздно я все равно проснусь, и в моем доме вновь станет так пусто… Разве что раздастся звон чашки о блюдце — это Аннета будет пить свой кофе.

— Это ты?

Я поворачиваюсь и вижу Аллена. Красивого парня в белом джемпере и черных джинсах. Волосы у него мокрые, он только что принял душ.

— Скажи, мне это не снится? — спрашиваю я и слышу в ответ:

— А мне?

Я предлагаю ему послушать джаз, усаживаю его в глубокое кресло перед камином, протягиваю бокал с горячим глинтвейном, и мне почему-то страшно хочется заплакать. Хочется вернуться на ту улицу, где меня подобрал Нестор, и чтобы все — с самого начала. Я не хочу без Нестора! Мне трудно! Я не понимаю, что со мной происходит! И как мне научиться жить одной? Чувство вины душит меня. Вины перед всеми. Это — диагноз.

И, словно в ответ на мой вопрос, раздался телефонный звонок. Звонила тетя Женя:

— Таечка, родная, привет… Я не отвлекаю тебя?

Тетя Женечка, такая тактичная, ненавязчивая, заботливая, в какой-то период жизни она заменила мне мать.

— Нет, что ты! А как у тебя дела?

— Ты еще спрашиваешь? — Я слышу, как в ее горле клокочет рвущаяся наружу радость.

Я делаю знаки Аллену, что это важный звонок, и он, человек, который меня практически не знает, кивает мне — мол, я понял, все в порядке. Я вдруг понимаю, как мне с ним легко.

— Тая… Да я на седьмом небе! Ты же знаешь, мне вчера сняли повязки, и я вижу! Не хочу говорить высокопарные слова, но я ВИЖУ, понимаешь?! Как бы мне не сойти с ума от радости… Я очень-очень тебе благодарна! И за заботу, и за то, что ты посылаешь мне эти чудесные фрукты. Я сейчас одна, поэтому могу сказать тебе кое-что об Ольге. Держись от нее подальше! Она так фальшива, в ней столько притворства и цинизма, что иногда мне кажется — рядом со мной вьется змея. Думаю, что и сестра ее, Аннета, такая же. Они время от времени перезваниваются, они же сестры… Но я чувствую, что они даже между собой неискренни. Словом, сейчас, когда мне уже значительно лучше и я могу уже сама позаботиться о себе, расплатись с этой Ольгой и отправь ее куда подальше! И с Аннетой тоже не церемонься. Конечно, я тебе только тетка, ты можешь не прислушиваться к моему мнению, но я люблю тебя, Таечка, как свою родную дочь, и не могу не предупредить…