— Сейчас мы поколем вас немножко, заморозим… Если почувствуете потом боль, скажете, добавим еще, — говорил он, становясь на место, пока ассистент Сергутов обмывал спиртом и смазывал йодом операционное поле.

Иван Иванович сам сделал пометку зеленкой на желтой от йода пояснице больного, опоясал его бок чертой, поставил точки там, где будут прикреплены с помощью нескольких швов полотенца и простыни, и принял от Варвары шприц с новокаином…

Сергутов делал встречные уколы по зеленой черте, пока сразу вспухшие беловатые валики не сомкнулись. Потом уколы были повторены более длинной иглой. Минут через пять можно приступить к операции: когда хирурги доберутся до глубины, там уже наступит полное обезболивание.

Иван Иванович, не глядя, протягивает руку, в которую Варвара вкладывает скальпель. Она привыкла во время операции, по лицу хирурга и движениям его губ и рук угадывать то, что нужно. Во всей ее тоненькой фигурке, запакованной в белое, с белой марлевой повязкой на лице, выражается серьезная сосредоточенность. Пусть хирург и врачи разговаривают о чем угодно, пусть шутят и улыбаются, она не позволит себе отвлечься.

Иван Иванович быстрым движением делает длинный разрез по направлению от позвоночника к срединной линии живота.

— Не мешайте! — говорит он ассистенту, сунувшемуся с марлей.

Варвара подает один за другим зажимы с тупыми клювообразными кончиками. Пощелкивают их замки под рукой хирурга, и по краям разреза образуются сплошные металлические подвески, откинутые в обе стороны.

— Ток!

Никита Бурцев, тоже в белом и маске, включает электроприбор.

Хирург прикладывает к мелкому кровеносному сосуду сведенные острия пинцета, к пинцету наконечник от диатермии. Легкий треск, сосуд затромбирован, «сварен» вместо перевязки шелком. Зажим снимается, и так — пока не освободится от стали все операционное поле. Еще разрез…

Ассистент легко разводит крючками края раны.

— Расширители!

Варвара уже подает клешневатый инструмент с двумя редкозубыми гребнями.

И опять разрез. Зажимы. Ток…

Потом обкладывают края раны свежими стерильными полотенцами и снова расширяют ее.

— Сейчас, Леша, будет самое неприятное. — Иван Иванович заглядывает под высокую платформочку-столик, поставленный над головой больного. — Придется потерпеть. Это для всех неприятно.

Он накладывает широкий тупой крючок с противоположной стороны и вручает его Сергутову.

— Пожалуйста, держите так, как я вам дал. Не сдвигайте и не придавливайте. Тупфер! — требует он и принимает от Варвары длинный зажим с тампоном, смоченным в двухпроцентном растворе новокаина…

В глубине раны, вдоль позвоночника, белеет ствол симпатического нерва. К нему-то теперь и подбирается хирург.

— Потерпите, Леша, потерпите, голубчик! Я очень осторожно вам это делаю. Самые нужные нам места… — уговаривает он покряхтывающего больного, выделяя нерв и впрыскивая в него несколько капель новокаина. — Пульс? — спрашивает он Никиту.

— Шестьдесят.

— Введите ему камфару! — приказывает Иван Иванович и к Варваре: — Крючочек!

Тонким крючком он подцепляет ствол нерва.

— С ниткой!

Нитка подводится под нерв. Иван Иванович вытягивает пинцетом ее концы наверх и, прихватив их зажимом, откидывает на край поля.

Снова крючок и нитка, подведенная рядом. Теперь нерв приподнят на своем ложе.

— Новокаин! Очень тоненькую иглу. Хорошо ли держится? Проверьте… Анестезию, кажется, сделал по-честному. — Иван Иванович возвращает шприц Варваре. — Тупфер! Зажим для нерва! Не годится. Дайте прямой! Ножницы! Вот! — Иван Иванович с торжеством поднимает на кончике пинцета белый окровавленный кусочек нерва с приметными бугорками узлов. — Спрячьте это. Тампон с перекисью. Быстро! Выньте валик из-под бока! Снова расширители. Зашивать!

Нитка уже вдета в кривую иглу. Щелкают замки иглодержателей, и гладкая рука Варвары на секунду повисает в воздухе в состоянии готовности и покоя.

— Завязывайте так, чтобы нитка села, — говорит Иван Иванович Сергутову. — Не нужно больших усилий при затягивании второго узла. — Он проделывает для примера сам. — Видите, она села. В глубине накладываются швы толстым шелком, там важнейшие мышцы. Швы на подкожную жировую клетчатку сделаем очень тоненькими нитками и редко — только свести края; жир легко слипается, но и легко нагнаивается, а шелк нижних швов остается в теле навечно.

Сестра, подающая стерильный материал, тихонько заспорила о чем-то с Никитой. Иван Иванович, не терпевший пререканий во время работы, полушутя делает замечание:

— Что вы его обижаете? Он тут один среди вас, женщин.

— Я не обижаюсь! — весело отзывается Никита, прерывая свои записи, но не спуская взгляда с прибора, показывающего кровяное давление. — Что я за Никита? Никита — медсестра! Бреюсь только — и то по привычке.

Иван Иванович накладывает последний шов. Вся операция длилась полтора часа.