– Я бы не был в этом так уверен, – проговорил он. – Я знаю весьма загадочных слепцов. Они бродят по улицам. Я никогда не обращал на них особого внимания – мне они не мешают, – но за прошедшие годы мне доводилось пытать нескольких слепых. Ни один из них не произнес ни единого слова даже под самыми страшными пытками.

– Ну, у этого нищего наверняка есть что сказать, так что он не может…

Я замолк, вспомнив слепца на строительной площадке.

– Слепцы, о которых ты говоришь… Они, случайно, не надевают белые хламиды?

– Ты о них знаешь? – И я рассказал ему о странном дожде и видении.

– Удивительно, – задумчиво произнес он. – Мне бы хотелось пережить видение. Может быть, стоит попросить этих слепых чародеев инков…

– Инков? – резко перебил я Вами.

– Мне кажется, они прямые потомки инков.

Я подробнее рассказал ему об открытке Кардинала. Вами пришел в сильное возбуждение, когда я упомянул о выделенном одиннадцатом месяце на картинке.

– Аюамарка, – пробормотал он, хотя я не произносил этого слова.

– Это что-то значит?

– Ты знаешь о многочисленных папках и досье Кардинала, – ответил Вами. – Одна из самых секретных так и называется: «Аюамарка». Там список имен призраков – людей, вычеркнутых из жизни и памяти.

– Не понимаю.

– Я тоже не до конца понимаю. Но для Кардинала это очень важно. Неудивительно, что он подпрыгнул, как только таинственный киллер щелкнул пальцами.

Я хотел было расспросить Вами о списке в секретной папке, но он жестом велел мне молчать и сказал:

– Тихо, я думаю…

Через некоторое время он уверенно кивнул:

– Жертвоприношение. Не иначе.

– Ты говоришь о Ник?

– Я говорю о тебе. Кардинал сказал, что придержал информацию, желая испытать тебя. Думаю, он соврал. Он молчал, потому что боялся.

– Чего?

– Что его разоблачат или уничтожат, не уверен. Он фанатично относится к аюамарканскому списку. Думаю, он пожертвует кем угодно, чтобы его защитить.

Я покачал головой:

– То, что ты говоришь, бессмысленно.

Он посмотрел на меня в упор; в его глазах горел голубой огонь.

– Открытка в кабинете Кардинала – это предупреждение. Надпись на обороте следует понимать так: «Нам нужен Ал Джири. Отдай его нам. Мы знаем про аюамарканский список, так что помогай нам, или…» Тебя собираются принести в жертву. Кто-то хочет получить твою голову, и Кардинал отдает ее, не задавая вопросов. Ему незачем тебя испытывать. Он только хочет, чтобы убрались те, кто ему угрожает. Тебя сдали, как пешку, чтобы защитить ферзя. Вот такие плохие новости. А хорошие новости… – Он мрачно усмехнулся. – Хорошие новости – это то, что ты не один. Я тоже часть этой игры, и я буду держаться тебя до конца, какой он ни окажется.

Он обнял меня за шею и подмигнул. Я выдавил улыбку, хотя, если честно, перспектива иметь в союзниках такого монстра, как Паукар Вами, больше угнетала меня, чем утешала.

Чем дольше я думал следующие несколько дней о словах своего папаши, тем больше все им сказанное казалось мне фантазией параноика. Не то чтобы я доверял Кардиналу больше, чем его наемному убийце. Просто не мог поверить, что он допустит, чтобы его гнули в любую сторону, как считал Вами. Кардинал управлял городом. Никто не мог навредить ему или напугать его, тем более кучка слепцов в хламидах.

У Вами нашлась старая копия аюамарканского списка, он мне ее показал, но она не развеяла моих сомнений. Всего лишь несколько листков бумаги с несколькими десятками имен, большинство из которых перечеркнуты. Если верить Вами, этих людей он когда-то знал, но теперь забыл напрочь – они исчезли из людской памяти, как будто никогда и не существовали. Я согласился, что это очень странно (так он выразился), но сам уже начал подумывать, что имею дело с шизофреником, который убил Ник и Фурстов, а потом забыл, что он их убил.

Мой отец был необычным человеком. Он наверняка разменял пятый десяток, однако находился в такой прекрасной физической форме, какой я не имел никогда. Уверенное звериное изящество, с каким он двигался, быстрота мысли и способность мгновенно оценивать ситуацию приводили меня к мысли, что все мои годы тренировок и служба в гвардии – всего лишь детские шалости.

Неважно, что Паукар Вами принял мою сторону, – в душе он оставался холоден и далек, как звезды в небе. Его миром был мир смерти. Если я упоминал о погоде, он говорил: «В такую же погоду я убил свою первую монахиню». Если спрашивал, помнит ли он что-нибудь из моего детства и времени, проведенного вместе, он отвечал: «Я подбрасывал тебя к потолку, пока мать была на работе, укладывал спать, затем выскальзывал из дома и перерезал кому-нибудь горло, но возвращался вовремя, чтобы покормить тебя и проследить, чтобы ты срыгнул».