Далее, в махаяне эго на более тонком уровне включает в себя даже способ, которым я воспринимаю объекты с помощью своих физических чувств. Например, когда я вижу, слышу, обоняю, ощущаю или прикасаюсь к чему-либо, я создаю тонкие концепции восприятия. Когда я смотрю на какое-то лицо, то прежде, чем я сформулирую концепцию «друг» или «враг», я должен обратиться к своему собственному восприятию, в котором уже есть опыт дружественных отношений или недружественных отношений. Я вижу лицо, а в пределах того самого восприятия есть опыт, благодаря которому я знаю, что этот или тот человек мне незнаком. Когда я слышу песню птицы за окном, звук мне знаком — я знаю, что такие звуки издаёт птица. В понятие эго в махаяне включены даже такие тонкие уровни восприятия.

Может быть, и имеет смысл называть мои более или менее косные мысли о себе самом «эго», но почему нужно называть мой опыт о том, что находится вне меня, — других людей, вещи, восприятие — тем же самым термином? Причина кроется в том, что то, что я думаю о других, как я воспринимаю других, является, фактически, ещё одним аспектом меня самого. Как же это может быть? Когда я смотрю на свою жену, я вижу именно свою концепцию моей жены. Когда я смотрю на дерево, я прихожу в соприкосновение именно с моей идеей относительно дерева, которая основана на всем том опыте, который у меня был с деревьями за всю мою жизнь. Значит ли это, что вне моей концепции не существует такого объекта, как моя жена, как дерево? Нет, конечно, нет. Но это означает, что, пока я действую с централизованной точки зрения эго, пока я путешествую по сансаре, я вижу не реального человека или реальное дерево, а только созданные мною их версии.

Чтобы понять различные измерения «эго», тибетский буддизм в традиции махаяны говорит о «двойном отсутствии эго» и соответствующих «двух завесах» нашего невежества. Первая — это «завеса противоречивых эмоций», которая должна быть устранена, и тогда это приведёт к первому виду отсутствия эго, отсутствию эго во мне самом. Вторая — «завеса познаваемого», удаление которой даёт отсутствие эго явлений, или дхарм. Путь хинаяны направлен на удаление завесы противоречивых эмоций, что приводит к реализации отсутствия эго в самом человеке. Это — признание того, что «я» или «эго», которое я воображал всю свою жизнь, которое я старался защищать, увеличивать и увековечивать, фактически не существует. Как говорит Калу Ринпоче: «Это собственный опыт субъекта о несуществовании себя: сам или «я» не имеет никакого внутреннего существования»{Там же.}. Это «я» приводится в движение и поддерживается тремя противоречивыми эмоциями, или «ядами» (visha): страстью, агрессией и заблуждением. Через страсть мы пытаемся привлечь в свой мир те объекты и понятия, которые подтверждают наше представление о том, кем мы являемся. Подобным образом через агрессию мы пробуем вытолкнуть и уничтожить те объекты и понятия, которые ставят под вопрос наше эго. Аналогично мы поддерживаем наше эго через невежество и заблуждение, избегая или игнорируя те объекты и понятия в окружающей среде, которые не подтверждают нас непосредственно или угрожают нам. Благодаря практике хинаяны цикл страсти, агрессии и заблуждения замедляется, и мы начинаем вглядываться в промежутки в нашем собственном состоянии сознания и понимать, что мы не существуем как прочное и бесконечное целое. Таким образом, завеса противоречивых эмоций начинает разваливаться.

Хотя мы можем начать видеть и принимать свой собственный недостаток вещественного существования, мы все ещё смотрим на мир и видим его как привычное, знакомое место, место, которое более или менее согласуется с нашим собственным предвзятым мнением. Эти очевидные дружественные отношения указывают на завесу познаваемого. Земля, небо, деревья, животные, люди, улицы, здания — все выглядят как объекты, с которыми мы знакомы и о которых все знаем. Это, как уже говорилось, более тонкий уровень «я», и именно к этому уровню определённо адресована практика махаяны. В махаяне человек приходит к пониманию пустоты или «отсутствия эго» всех явлений, с которыми мы встречаемся в жизни, от самых больших до самых маленьких, включая как наши идеи, так и наше восприятие.

Как фактически воспринимается пустота? Обычно, когда мы навешиваем ярлыки всем объектам и понятиям в мире, который воспринимаем, мы предполагаем, что помеченное ярлыком восприятие — это то, что мы фактически испытали на самом базовом уровне. Опять-таки благодаря трём праджнам мы обнаруживаем, что проблема не так уж проста. Благодаря первой праджне мы узнаем, что когда мы воспринимаем предметы, то немедленно приписываем им «сущность», или «их внутренний характер»(«их природу»). Это — основная идентичность, которую мы «находим», когда смотрим на вещи. Например, когда я смотрю на свой автомобиль в тот момент, когда он попадает в поле моего зрения, я вижу его как «свой автомобиль». Однако тексты сообщают нам, что восприятие «свой автомобиль» образуется в конце сложного процесса, начинающегося с первичного восприятия и сопровождающегося различными умственными процессами, в результате которых я «идентифицирую» что-то, буквально приписывая специфическую идентичность восприятию.

Благодаря второй праджне, рассмотрению, мы отражаем свою жизнь и замечаем много раз, что приписали неточную идентичность восприятию. Примером могло бы служить то, как мы увидели человека и по ошибке «узнали» в нем кого-то, с кем знакомы; то, как мы увидели в поле лист цветной бумаги и неправильно идентифицировали его как ярко окрашенный цветок; то, как мы приписали кому-либо некоторую мотивацию, только чтобы выяснить позже, как мы ошибались.

Только благодаря третьей праджне, медитации, мы окончательно понимаем, что внешние объекты не имеют никакого «я», или «сущности». В процессе медитации о пустоте мы смотрим прямо на своё восприятие, чтобы увидеть, как оно возникает и каково оно есть. Когда мы делаем так, то обнаруживаем, что внешние объекты существуют в царстве, находящемся за пределами любого вида идентификации или концепции. Они «пусты» от любого ярлыка, который мы могли бы им навесить. Они, другими словами, отличны от идей, которые мы на них проецируем.

Эта пустота тем самым не является простым «ничто». Фактически, в то время как она растворяет иллюзорные, умозрительные версии, которые все мы имеем, она приводит к представлению действительности, которая предстаёт перед нами, но не имеет никакой существенной или умозрительной сущности. Это — уровень действительности, скрытый от обычного взгляда. В пределах буддистского контекста это описывается как мир вне концепции, видимость, находящаяся за пределами мысли. Об этом иногда говорят как о «чистой относительной истине», чтобы отличить это от очевидного, но иллюзорного мира обычной действительности. Это — мир чрезвычайной интенсивности и великой силы.

Калу Ринпоче так описывает центральную роль сострадания в махаяне:

Сострадание к другим страдающим существам — естественное состояние человека. В отношении других существ в глубине души мы чувствуем объединяющую связь, любовь и идентичность так, что их страдание является нашим собственным. Это естественное сострадание к другим людям и к другим, чувствующим существам влечёт за собой желание помочь им любым возможным образом и любой ценой.