– Времени у тебя — вагон. Пора уделить его семье. Займись чем-нибудь полезным!

– Чем?

– Сиди дома и вари борщи.

Борщи… Время и терпение залечили раны и надломы. И даже Лялькины шторки чуть-чуть приоткрылись, пропуская свет и тьму моей души. Олег вновь стал со мной спать и теперь находил в сексе свое, извращенное удовольствие. Маман все чаще приходила на ужин — не только по праздникам. Мной были довольны. Все шло так хорошо, что становилось страшно. Не сорваться бы!

– Теперь тебя даже людям можно показывать, - сказала как-то раз Лялька за семейным ужином.
– Как обезьянку.

Олег и маман переглянулись. До этого Лялька вообще никак ко мне не обращалась.

Обиду я проглотила. Она сделала шаг навстречу - и я уцепилась за шанс:

– Разве во мне есть что-то обезьянье?
– улыбка через силу.
– Я все-таки человек.

– Была когда-то.

– А теперь?

– А теперь ты у нас гадалка! Вешаешь людям лапшу на уши! Дураки верят!

– У каждого есть право верить в то, во что он хочет. Хочешь — в Бога. Хочешь — в черта. Хочешь — в себя. Мне казалось, люди от меня уходят счастливые.

– Уходят. Только недалеко. После твоих сеансов они мрут, как мухи. Ты им всем врешь.

– Не всегда можно говорить правду.

– А кому нужна твоя ложь?

– Ляля!
– охолодил Олег.

– Что - Ляля?! Я уже четырнадцать лет Ляля. Ты разве не знал, папочка, что дети алкоголиков рано взрослеют? А твоя жена хоть на человека стала похожа. За что ей отдельное спасибо.

Маман тонко улыбнулась, одобряя действия внучки. Впрочем, Ляльку она всегда поддерживала, видя в ней свое собственное - и возможно, более удачное — продолжение.

– Ты куда, Кася?
– Олег испуганно приподнялся. Вид у него был на удивление забавный.

– Пойду, покурю на лестницу, - надеюсь, прозвучало ровно и равнодушно.

Конечно, Лялька была права. На все сто. К тому времени я уже привыкла, что все вокруг меня правы.

На лестнице воняло мочой и табаком. Я прижалась к стене и закурила сигарету. Ломало. Зачем мне все это? Ради кого? Чтобы все были довольны? Оправдать чьи-то ожидания? Странный расклад. Когда я жила для себя — Олег и Лялька были несчастливы. Когда я жила для них — несчастлива была я. Ну и как разрубить гордиев узел? Уйти? Остаться?

И тут появилась она.

Марга.

Аккуратный пальчик на кнопке звонка. Она могла стоять часами, нажимая, пока не откроют. В кармане шубки грелись ключи. На моей памяти Марга ими ни разу не воспользовалась.

Прошла на кухню, цокая сапожками.

— Ты помнишь, что тебе завтра работать?

– Помню. Я сегодня уволилась. Сделала все, как ты сказала.

– Тогда выпьем! — Быстро нарезала колбасу, сыр, вымыла яблоки, открыла банку икры, достала из морозилки заледеневшую бутылку. Плеснула в стакан. Марга терпеть не могла стопки, пила большими порциями, никогда не пьянела.

– Вздрогнули! Вечная память!

Водка обожгла и охладила. Закусили красной икрой и яблоками.

– Как же ты про Олежека не почувствовала? Тоже мне, пророчица!

В который раз я подивилась глазам Марги: они у нее очень красивые — выбеленные злостью и ненавистью, с черными, почти матовыми зрачками.

– Все мы не совершенны. И сейчас ничего не чувствую. Словно он где-то здесь, живой, но чужой. Не знаю, как тебе объяснять.

– Объяснять - не надо. Побереги слова для клиентов.

– Я даже плакать не могу.

– Разве ты умеешь?
– она, не чокаясь, выпила еще. Мелькнул раздвоенный язычок. Как у змеи. Тот, кто видел Маргу впервые, смущался и невольно отводил взгляд. Сама Марга не любила говорить о причинах этого дефекта, равно как и о глубоком шраме на шее. Шрам обычно маскировала - шарфиком или бархоткой.

Сегодня - бархотка.

Она закурила, чуть рисуясь. Знала, что хороша.

– Кто в известность-то поставил? Кто у нас такой добрый?

– Неважно.

– И ты конечно тут же позвонила бывшей подружке?

– Алла так ничего толком не объяснила.

– Эта амёба?
– плечико презрительно дернулось, ткань соскользнула, обнажив почти прозрачную кожу.
– Могла бы и меня спросить. Я бы тебе в подробностях рассказала…

Хруст яблока. Я почувствовала себя змеем, которого Ева лихо обвела вокруг пальца.

– Чего смотришь? Я же в морг ездила.

– Зачем?

– А зачем в морг ездят? Не на экскурсию же! Олежека опознавать. У него до самого подбородка шов. Криво зашили. Не эстетично. И рана в боку — во-от с такой кулак. Амёба наша последний долг отдать так и не смогла, все в обморок валилась. Мне даже как-то неловко стало. Вторая тоже там без толку была. В вашей семье — все амёбы.