– Мы должны уходить, Элиза, – еле слышно проговорил муж. – Все, мы уволены. Можешь идти собирать вещи.

– Но как же это, Джон? Милый, это все из-за меня. Прости меня, Джон. Сэр Генри, это все я виновата. Джон не сделал ничего дурного. Он здесь потому, что я просила его об этом.

– Тогда говорите вы. Кому подает сигналы ваш муж?

– Моему брату. Бедняга, он погибает от голода на болоте. Я не могу допустить, чтобы он умер у самых наших дверей. Мой муж подает ему сигнал, что еда готова, а он показывает, куда её принести.

– Значит, ваш брат…

– Он и есть тот самый беглый каторжник по имени Селдон.

– Да, сэр, это правда, – сказал Берримор. – Я говорил вам, что это не моя тайна, поэтому и не мог раскрыть ее вам. Но теперь вы все знаете. Как видите, мы против вас ничего не замышляли.

Вот так и выяснилась цель ночных экспедиций Берримора и его стояний у окна со свечей в руке. Некоторое время мы с сэром Генри удивленно смотрели на миссис Берримор. Неужели такое возможно, чтобы эта уважаемая дама, благовоспитанная, хорошо вышколенная и добронравная, состояла в родстве с человеком, на совести которого лежат самые жестокие убийства? Она словно прочувствовала наш невысказанный вопрос.

– Да, сэр, моя девичья фамилия Селдон. И там, на болотах, скрывается мой младший брат. Когда он был ребенком, мы все любили его, нянькались с ним, удовлетворяли все его прихоти и, в конце концов, он возомнил, что мир создан только для него, а жизнь состоит из одних лишь удовольствий, которые он обязан испытать. Став юношей, он схлестнулся с дурной кампанией и тогда в него словно бес вселился. Из-за него мать сошла в могилу раньше времени, а наше имя оказалось втоптанным грязь. Много раз мы пытались увещевать его, но бесполезно. Он не оставлял преступной дорожки, а его преступления становились все гнуснее. Только по милости Божьей ему удалось избежать виселицы. Для вас он, сэр, конечно же, преступник, но для меня он и по сей день остается все тем же кудрявым, смешливым мальчиком, которого я знала в детстве. Я укачивала его, играла с ним, в общем, делала все, что положено делать старшей сестре. Вот почему, убежав из тюрьмы, он отправился прямо сюда, на болото. Он знает, где я живу, и что я никогда не откажу ему в помощи. Он явился сюда однажды ночью, весь мокрый, грязный, истощенный. За ним гнались. Но разве я могла его бросить? Нет. Мы приняли его, накормили, и стали заботиться о нем, как и прежде. Затем вернулись вы, сэр, и мой брат сказал, что ему будет намного безопаснее на болоте. Он решил переждать, пока его не перестанут искать. А когда все успокоится, он уйдет. Каждую вторую ночь мой муж приходит сюда и подает знаки, дабы удостовериться, здесь ли мой брат или уже ушел. Если на болотах загорается ответный сигнал, то мы знаем: мой брат там, и готовим ему еду. Каждый день мы просыпаемся с надеждой на то, что он ушел, но до тех пор, пока этого не произошло, мы считаем себя обязанными помогать ему. Вот, сэр, теперь вы знаете всю правду. И судите сами. Я – честная христианка, ни в чем не солгала перед вами, а уж вы решайте, как вам поступить. Но только нет на моем муже вины, она вся лежит на мне. Я втянула его во все это дело.

Слова миссис Берримор, шедшие из её открытого, чистого сердца, и тон ее взволнованного голоса, дрожащим эхом отзывавшегося в пустоте комнаты, не оставляли сомнений в ее искренности.

– Это правда, Берримор?

– Да, сэр Генри. Все, что сказала вам моя жена, абсолютная правда.

– Ну, обвинять вас в том, что вы помогаете своей жене, я не могу. Забудьте о том, что я сказал. Идите в свою комнату, оба, а утром мы поговорим, что нам делать дальше.

Супруги ушли, а мы, переглянувшись, стали снова глядеть в окно. Сэр Генри распахнул его, и в комнату, обдавая нас свежестью, ворвался утренний воздух. Где-то вдали, в предрассветной мгле, все еще светилась точка, сигнал, подаваемый Селдоном.

– И как он только не боится подавать оттуда знаки, – задумчиво произнес сэр Генри.

– Он, наверняка, с трех сторон закрыт, пламя его свечи видно только отсюда.

– Да, скорее всего. Как вы думаете, далеко от нас до него?

– Полагаю, он затаился у гранитных столбов. Сидит где-нибудь в расщелине.

– Значит, отсюда до него мили две.

– Где-то так.

– Расстояние не большое. Берримор потратит немного времени, чтобы дойти туда и обратно. Выходит, что этот грязный преступник сидит сейчас возле свечи и ждет еду. Нет, не дождется. Вы знаете, Уотсон, что я сейчас собираюсь сделать? Отправиться на болото и схватить этого гаденыша.

Признаюсь, в голове у меня мелькнула та же самая мысль. Меня нисколько не смущало, что в этом случае я обманывал доверие, оказано нам Берриморами. Да, собственно, о каком доверии идет речь?! Мы вырвали у них признание. Человек, скрывающийся на болотах, – опасный преступник, он представляет угрозу для общества. Не было в моем сердце жалости к нему. Схвати мы его – и этот поступок можно было бы расценить только как помощь, избавление местных жителей от постоянно гнетущего их страха. Он из тюрьмы вышел и туда же должен вернуться. Всей своей мерзкой жизнью, всеми своими ужасными поступками он доказал, что не способен находиться в нормальном обществе, он сам выбрал свою судьбу и должен заплатить за это. Посеяв горе, он обязан пожать наказание. А оставлять его на свободе – это значит, каждую ночь подвергать жизни Стэплтонов опасности. Да и не только Стэплтонов, но и многих других. Так, вероятно, думал и сэр Генри, предложивший мне свершить опасную ночную экспедицию.

– Я иду с вами, – сказал я.

– Тогда, одевайтесь и берите свой револьвер. Чем быстрее мы отправимся, тем лучше. Задуйте свечу, и пойдемте в комнату.

Не прошло и пяти минут, как мы уже выходили из дома. Мы начали погоню, сразу же торопливо зашагав через темный кустарник, сопровождаемые монотонным гудением осеннего ветра и шорохом падающей листвы. Ночной воздух наполнял запах сырости и гнили. Иногда, всего лишь на несколько мгновений между рваными краями плывущих по небу облаков проглядывала луна. Не успели мы подойти к болоту, как пошел мелкий, пронизывающий дождь. Впереди все так же продолжал мерцать свет, знак, подаваемый Селдоном.

– А вы не прихватили с собой оружие? – спросил я сэра Генри.

– Я взял с собой охотничий хлыст.

– Нам нужно поторопиться, чтобы напасть на него в темноте, неожиданно. Говорят, парень он отчаянный, и может оказать сопротивление.

– Послушайте, Уотсон, а что бы сказал о нашем поступке Шерлок Холмс? – спросил меня баронет. – Насколько я помню, он предупреждал меня не выходить на болото ночью, когда над всем властвуют силы зла.

Словно в ответ на слова сэра Генри угрюмый мрак болота прорезал странный звук. Он шел издалека, и был сначала едва различим, но, постепенно разрастаясь, становился все громче и ужасней. Я уже слышал его однажды, когда подходил к краю Гримпенской топи. Этот вой донесся к нам вместе с ветром, и, казалось, заполнил, собою весь ночной воздух. Дикий, надрывный, он начинался с ворчания, затем переходил в некое подобие стона и заканчивался душераздирающим воем, печальным, и вместе с тем угрожающим. Он прозвучал несколько раз, и в эти секунды нас охватывало ощущение, словно весь воздух дрожит от этого пронзительного и грозного крика. Баронет схватил меня за рукав. Я оглянулся и увидел, как страшно побледнело его лицо.