Семен яростно стиснул горлышко бутылки, так сильно, что, казалось, еще немного и стекло хрустнет под его пальцами. Он вытащил бутылку из бара и закрыл створку.

— Ого! — обрадовался Капитон бутылке. — Текила! Давай-ка для начала маханем по одной, а потом ты рассказывать будешь…

Они выпили по одной, потом еще по одной, а потом еще.

В течение получаса Семен рассказывал Капитону обо всем происшедшем ночью, стараясь не упустить ни одной детали. При этом он пытался заглянуть в глаза своему собеседнику, чтобы понять — может Капитон помочь ему или нет. Но глаза Капитона, юркие и удачно прячущиеся за массивными валунами брыластых щек, были совершенно неуловимы. Семен смог только разглядеть в них хищный блеск, по которому он определил глубочайший интерес Капитона к своему рассказу. Впрочем, такой же блеск появлялся в глазах толстого пьяницы и когда он смотрел на зеленую жидкость в фигурной литровой бутылке.

— Вот, — закончив, проговорил Семен, — это все, что смог вспомнить. Больше, кажется, рассказывать не о чем. Какие соображения?

Капитон поднял вверх палец, наскоро выпил стопку и глубоко задумался. Он не говорил ни слова в течение нескольких минут. В голове его все крутились мысли по поводу того странного человека, которого подвозила Анна. Капитон, может быть, и не обратил бы внимания на эту историю, если бы не дурацкое предчувствие, никогда его не обманывавшее, и не гонцы от Седого, прибывшие в Питер, которых надо было курировать и, соответственно, владеть ситуацией в городе, не допуская никаких непредвиденных событий. Седого Капитон побаивался и отвечать перед ним, если что, не хотел. Сегодня утром — сразу после звонка Семена, не успев даже как следует похмелиться, — Капитон принялся обзванивать своих хороших знакомых, отвечающих за негласную, но очень полезную связь Капитона с МВД, однако, потратив на это полтора часа, ничего не добился.

Никто решительно не знал о странной заварушке, разыгравшейся вчера на подъезде к Питеру. Будто и не было всего этого — ментовской засады, незнакомца, удирающего в лесопосадки, расплывчатого и необязательного допроса Анны в отделении. Не было даже следователя, приметы которого, как могла подробно, описала Анна.

Тут впору было склониться к мысли, что вся эта история — плод воображения Анны, но Капитон прекрасно знал, что Анна не имеет никакого воображения, да если бы и имела, зачем ей выдумывать? Двойная игра? Бред какой-то… Анна предана ему, Капитону, как собачка. Но что же тогда происходит?

— Слушай, — заговорил вдруг Капитон, — а как, ты говоришь, выглядел этот твой супермен.

— Не супермен, — поморщился Семен, — просто хорошо подготовленный человек. Можно сказать, профессионал. Да и мы, надо признаться, облажались. Думали, что легко возьмем Лильку… девчонку… А ее единственного охранника замочим. Но вышло все не так.

— А как он выглядел?

— Ну… м-м… Ничего определенного сказать не могу. Разве только одна деталь — борода у него была…

— Борода? — озадаченно переспросил Капитон.

— Борода, — повторил Семен, — вшивенькая такая бороденка. Жидкая. Мокрая от дождя.

Капитон кивнул и тут же вытащил из кармана своих необъятных джинсов мобильник.

— Алло, — набрав номер, заговорил он, — Анька? Это я… Ага… Узнала? Слушай, тут такая тема… У того типа борода была?

Он выслушал ответ и поморщился.

— Точно не было? — переспросил он.

Капитон снова поморщился и отключил телефон.

— Что это за тип? — осведомился Семен.

— Какой тип?

— Ну тот… про которого ты спрашивал.

— А, этот… — Капитон пренебрежительно махнул рукой. — Так, ничего особенного. Просто одна странная история, в которой я не могу разобраться.

— А эта история…

— Нет, — успокоил его Капитон, — к вашему делу она никакого отношения не имеет.

Так сказал Капитон, в глубине душе звериным своим чутьем чувствуя, что с этим утверждением он явно поторопился.

Щукин вышел из туалета и вернулся на кухню, но на кухне Ляжечки уже не было. Ляжечка, насвистывая что-то, выходил из комнаты, где на диване сидела Лиля.

— Порядок, — неизвестно к чему проговорил Ляжечка и весело кивнул Щукину, — теперь и я в сортир сбегаю. Солью пену от пива.

— Давай, — разрешил Щукин.

Как только дверь туалета за Ляжечкой захлопнулась, Николай прошел в одну из комнат. Лиля лежала на диване лицом вниз. Щукин, ожидавший увидеть ее сидящей в той же позе, что и оставил, остановился, и из-под ног его катнулся под диван какой-то предмет.

Николай наклонился и пошарил рукой под диваном. Потом поднялся, брезгливо отряхиваясь от пыли. В руках его был одноразовый шприц, явно только что использованный.

Щукин швырнул шприц обратно под диван и присел рядом с Лилей.

— Эй, — позвал он, тронув ее за плечо.

Никакого ответа.

Щукин осторожно поднял бессильно свесившуюся с дивана руку Лили и закатал ей по локоть свитер. Потом тихонько присвистнул и поднялся на ноги.

Загудела вода в сливном бачке, и Щукин вернулся на кухню.

«Вот так, — подумал он, — Лилю-то нашу препаратиком каким-то накачивают. Вон у нее на сгибе локтя несколько черных дырочек — следов от уколов. Чтобы, значит, не дрыгалась и вела себя прилично. А что? Дешево и сердито. Так она могла бы попытаться убежать или знак какой подать мусорам или еще кому. А под действием препарата она не девушка вовсе, а… мумия… Кукла. А препарат ей вкалывает Ляжечка. И снадобье он, надо думать, при себе носит. И не особенно это скрывает. Я же не дурак, чтобы не догадаться, что Лиля под действием наркотика находится… Но все равно — надо взять на заметку. Препарат у Ляжечки всегда под рукой — это раз. А два… Кто его знает, может быть, не все обстоит так, как Ляжечка мне рассказывает. Что я знаю об этой Лиле? Да практически ничего. И рассказать она мне ничего не может. По понятным причинам. Вполне возможно, что еще и поэтому ее и накачивают всякой дрянью — чтобы не болтала лишнего… Л-ладно…»