Она вся сияла, точно этот дурацкий разговор доставлял ей удовольствие. Вела себя как-то неестественно. Нет, наверно, мне это казалось. Но я уже понял: мне не по сердцу, если рядом с ней парни постарше. Я сердился и раньше, если кто-то заговаривал с ней, пробовал знакомиться на пруду. Почему она без конца улыбается? Не лучше ли прекратить этот разговор и вместе со мной уйти отсюда?

— Слушайте, у меня идея, — сказал один из парней. — Пошли купим мороженого, у меня две десятки, хватит!

Я поднялся, теперь уже без колебаний.

— Привет! Мне пора домой.

— Почему домой? — спросила Эльжбета. — Ведь еще рано.

— Забыл молоко на плитке, думаешь, убежало? — пошутил Витек.

— Вот именно! — ответил я. — Что-то вроде этого… — И зашагал к выходу.

За оградой, у калитки, меня догнала Эльжбета. Минуту мы шли рядом, не говоря ни слова. Потом она принялась смеяться. Сперва хихикала, а потом разошлась вовсю. Я остановился. Она тоже.

— У тебя будет икота. Над чем смеешься?

— Над тобой. И над ними тоже!

— Почему над ними?

— Потому что я уговорилась с ними завтра на корте. Скажем, в двенадцать…

— Ага… — сказал я, и дыхание у меня перехватило. Она подошла ближе.

— Юрек, ты глупый, знаешь?

— Не знал. Спасибо!

Эльжбета снова принялась хохотать.

— На здоровье! Теперь, по крайней мере, знаешь. Пошли! — потянула она меня за руку. — Пройдем здесь, через парк.

А минуту спустя, когда мы очутились у грота с водопадом, она сказала:

— Знаешь, где мы будем завтра в двенадцать? Мы поедем на велосипедах к замку. Не прихватить ли с собой Толстого? Или нет. Поедем одни. Может, встретим там Казика?

— Какого тебе еще Казика?

— Великого. Ведь это он построил замок в Божехове. Казимир Великий. Так, по крайней мере, я в школе учила.

— Это хорошо, что учила, — буркнул я и улыбнулся, хоть улыбаться не собирался. Просто не мог сдержаться.

Мы сели на скамейку возле грота. Как раз напротив. Может, эта была та самая скамейка, где сидели вчера мы с Толстым? Эльжбета думала, видно, о том же.

— Слушай, Толстый мне сказал, будто это было так: Збышек вылез из той вон дыры, а ты спросил, где я. И тут он тебе наврал, что я уехала, правда?

— Да. А почему спрашиваешь?

— Я скажу тебе, только не смейся. Не будешь смеяться, ладно? Так вот, ночью, когда я засыпаю, мне вспоминаются разные вещи — то, что было днем. И разговоры тоже… Глаза у меня закрыты, но я все вижу, как в кино. Вижу то, что мне хочется видеть. Смешно, правда?

— Нет. Я тоже так делаю. Но не всегда. Чаще засыпаю сразу. А вот Толстый может уснуть в течение минуты, в любое время дня. Отец говорит, в армии ему это пригодится. Эльжбета!

— Что?

Но я ничего не сказал. Она тоже задумалась. Подняла камешек, бросила перед собой, взяла со скамейки оструганный прутик, оставленный тут, наверно, каким-нибудь ребятенком, принялась его разглядывать.

— Странно это…

— Что странно?

— Все. Сам хорошо знаешь. Когда читаешь об этом в книгах, все выглядит по-другому. Или в кино… Как знать, может, и не по-другому…

— Помнишь, как мы вчера бежали в грозу? — рискнул я спросить. — Сперва стояли под воротами. А потом…

— Молчи. Знаю, о чем ты вспомнил.

— Сердишься на меня?

— Нет…

Эльжбета не переставая чертила палочкой круги на песке, квадраты, зигзаги. Долго не поднимала головы. Сидела так, точно меня здесь не было. Почему? Трудно понять ее, странные эти девочки.

— Эля… — обратился я к ней и осекся: она взглянула на меня почти со злостью..

— Что это взбрело тебе в голову? Не смей называть меня Элей. Не называл и никогда не называй! Эля… Элюня… «Эля, надень кофточку, свежо!», «Элюнька, зачеши по-другому волосы, в школу так не ходят…», «Эля! Как ты говоришь? Как хулиган. Что это значит: влипла на матёме? Ты хочешь сказать: я получила двойку по математике, не правда ли?», «Элюша, вымой после обеда посуду…»

— Кто это так говорит? — прервал я ее.

— Мама так говорит. А отец зовет меня «Элек» или просто «Элька» — Элька то, Элька се…