— Да. Она замечательный пастырь душ и — что еще важнее — женщина весьма образованная и на редкость утонченно обходительная.

«О! я вполне допускаю, — подумал Дюрталь, — что игуменьи — женщины необыкновенные, но и какие грозные! Святая Тереза была воплощенной добротой, но, говоря в „Пути совершенствования“ о монахинях, совместно умышляющих непокорство воле матери настоятельницы, она выказывает себя беспощадной, объявляет, что как можно скорее и неослабно следует покарать их вечным заточением. И она, в сущности, права: одна строптивая сестра заразит все стадо, растлит все души!»

В разговорах дошли они до конца улицы Севр. Чтобы дать отдых ногам, аббат остановился. Потом заговорил как бы сам с собой.

— Ах! Не будь у меня таких тяжких обязанностей в течение всей моей жизни, — сперва я содержал брата, потом племянников, — я уже давно приобщился бы к семье святого Бенедикта. Всегда привлекал меня атот великий орден, истинный, великий орден церкви. В одну из его обителей я уединялся, когда был крепче и моложе, или же к черным монахам Солезма и Лижюже, сохранившим мудрые предания святого Мавра, или же к цистерцианцам, белым инокам траппистам.

— Вы правы, — отвечал Дюрталь, — траписты — одно из ветвей древа святого Бенедикта, но разве чин их не разнится от установлений, которые преподал Патриарх?

— Вы хотите сказать, что весьма гибкий и широкий устав святого Бенедикта трапписты толкуют не столько по духу, сколько в буквальном смысле, а бенедиктинцы поступают наоборот.

В общем Траппу можно считать отпрыском монастыря в Сито, она скорее дщерь святого Бернара, сорок лет растившего семя ее стебля, чем наследница святого Бенедикта.

— Но, насколько помню, трапписты разделились и не следуют единому подвижническому чину?

— Теперь это изменилось. Папской грамотой, изданной 17 марта 1893 г., освящены постановления главного капитула траппистов, заседавших в Риме, и провозглашено слияние в единый орден под руководством единого верховного игумена трех разделений Траппы, управлявшихся до сего особыми уставами.

Заметив, как внимательно слушает его Дюрталь, аббат продолжал:

— Первый из этих отделов — траппистов цистерцианцев, куда входило, между прочим, аббатство, в котором я гостил, целиком следовал предписаниям XII века, вел иноческую жизнь времен святого Бернара. Лишь в строжайшем толковании признавал он чин святого Бенедикта, дополненный Хартией Милосердия, а также обычаями и правилами цистерцианцев. На том же уставе, только исправленном и переработанном в XVII веке аббатом де Ранее, основывались и два остальных. Причем один из них — бельгийская конгрегация — удалился от статутов, введенных упомянутым аббатом.

Сейчас, повторяю, все трапписты составляют единое учреждение, именуемое «Орден преобразованных цистерцианцев во славу блаженной Приснодевы Марии Траппистской», и воскрешают житие пустынников Средневековья.

— Вы, значит, знаете Дом Этьена, если посещали их обители? — спросил Дюрталь.

— Нет. Я никогда не жил в Великой Траппе. Величавым монастырям, которые устраняют богомольцев в гостиницу, и вообще держатся от них на расстоянии, я предпочитаю бедные малолюдные скиты, в которых смешиваешься с монахами. Слушайте! В нескольких лье от Парижа находится восхитительнейшее убежище, маленький Траппистский монастырь Нотр-Дам-де-Артр, куда случалось мне уединяться. Помимо того, что среди братии есть несколько истинных святых и, что доподлинно пребывает там Господь, но эта обитель способна чаровать также своими трудами, вековыми деревьями, далекой пустынностью в глуши лесов.

Дюрталь заметил:

— Да, но трапписты — суровейший из мужских орденов, и там наверное невыносимо жить.

Вместо ответа, аббат выпустил локоть Дюрталя и схватил его за руки.

— Знаете, — сказал он, пристально глядя ему в глаза, — знаете, туда следует вам ехать и приобщаться к церкви.

— Вы шутите, аббат?

Но священник только сжимал сильнее его руки, и Дюрталь воскликнул:

— Ах! Нет, это не для меня. Я слаб духом, но еще слабее телесно и, даже согласившись, я никогда не перенесу требуемой там жизни. Я свалюсь больным, прибыв туда; потом… потом…

— Что же потом? Я не предлагаю вам навсегда заточиться в монастырь…

— Я думаю, — ответил почти обиженным голосом Дюрталь.

— Но пробыть там с неделю — это как раз сколько вам нужно, чтобы исцелиться. Восемь суток пробегут быстро, и разве не верите вы, что Господь подкрепит ваше решение?

— Это легко сказать, но…

— С точки зрения гигиены… — И аббат с чуть презрительным сожалением усмехнулся. — Прежде всего смею уверить, что вас, как богомольца, не подвергнут тягчайшим испытаниям трапписткой жизни. Вам не обязательно вставать к утрене в два часа, но в три или четыре.

Улыбнувшись на гримасу Дюрталя, аббат продолжал:

— Что касается питания, то вас будут кормить лучше, чем монахов. Разумеется, не дадут ни говядины, ни рыбы, но, конечно, разрешат за трапезой яйцо, если вы не удовольствуетесь овощами.

— А овощи варят в простой соленой воде без приправ…

— Вовсе нет. Соль и вода полагается к ним лишь в дни постов. В остальное время их готовят на масле или молоке, разбавленном водой.

— Благодарю покорно! — воскликнул Дюрталь.

— Но все это превосходно для здоровья, — продолжал священник. — Вы жалуетесь на гастралгии, мигрени, желудочные боли! Я убежден, что такая жизнь в деревне на свежем воздухе вылечит вас лучше прописываемых вам лекарств.