Синев вынул из кармана нумер юмористического журнала.

– - Видите? Он сам. Большая голова на маленьких ножках, как водится, но, заметьте, лицо вырисовано не по-карикатурному: не дерзнули наши Ювеналы... а лести-то, лести-то в подписи!..

– - Чем он, собственно, занимается?
– - спросила Людмила Александровна.

– - Это, кузина, опять -- как взглянуть. Для всех он -- капиталист, миллионер, стоящий во главе дюжины самых разнообразных предприятий; а для меня, в качестве скромного представителя прокурорского надзора, он пока состоит в звании интересного незнакомца, с которым очень хотелось бы познакомиться.

– - А я было думала, -- разочарованно сказала Олимпиада Алексеевна, -- что ты с ним приятель...

– - Нет, до приятельства далеко, а так встречаемся, шутим, раза два-три ужинали вместе... Он даже как будто благоволит ко мне. По крайней мере, всегда любезнее, чем с другими.

– - А мне послышалось, будто ты сейчас сказал, что не знаком?

– - Вы не поняли, тетушка: знаком, да не так, как мне надо...

– - Ну, мне все равно как, -- это твое дело. Но -- раз знаком хоть как-нибудь -- изволь его нам представить.

Людмила Александровна взглянула на Ратисову с изумлением и испугом.

– - Что ты?
– - возразила на этот взгляд Олимпиада Александровна.
– - Да отчего же нет?

Верховская пожала плечами и ничего не сказала.

– - Ты -- как хочешь, -- продолжала Ратисова, -- а я непременно возобновлю знакомство. Ишь Петя рассказывает, какой он стал интересный человек...

– - Прямо герой романа, тетушка.

– - Во вкусе Зола? Мопассана?

– - Нет. Скорее в роде "Графа Монте-Кристо", а пожалуй, и "Рауля Синей Бороды" -- только не того, тетушка, которого, к утешению вашему, изображает у Лентовского Саша Давыдов, а гораздо серьезнее...

– - Ух ,страсти какие!

– - Да-с! с ядом, мертвыми телами и прочими судебно-медицинскими атрибутами.

Олимпиада Алексеевна перекрестилась под веером.

– - Ты меня не пугай!
– - серьезно сказала она.
– - Я твоей судебной медицины недолюбливаю...

– - Вы, конечно, шутите?
– - спросила Верховская.

Синев пожал плечами:

– - И да, и нет. Я хотел бы рассказать вам биографию Ревизанова, но у него нет биографии. Есть легенда. Но московские легенды всегда слишком близко граничат со сплетнею. Факты вот: Ревизанов был дважды женат на богатейших купчихах и, счастливо вдовея, получил в оба раза миллионные наследства. Вторая жена его -- золотопромышленница Лабуш -- умерла при подозрительных обстоятельствах, так что произведено было следствие. Однако Ревизанов вышел из воды не только сух, но даже с блеском -- как бы заново полированный и лакированный... Сейчас он владелец богатейших золотых россыпей в Нерчинском и Алтайском округах. Он строил Северскую дорогу. Он директор-распорядитель, то есть, в сущности, бесконтрольный повелитель Северо-восточного банка. На Волге, Каме, Вятке у него свои пароходства. Вот и все. Затем -- истории конец, и начинается легенда, то есть слухи недовольства и сплетни зависти. Прикажете сплетничать?..

– - Нет уж, в другой раз, -- перебила Ратисова.
– - Бевиньяни вышел в оркестр... Сейчас поднимут занавес. Не обидься, пожалуйста, но -- "Ja donna ? mobile" -- когда поет Мазини -- все-таки интереснее твоих рассказов...

Синев откланялся и ушел. Женщины обменялись многозначительным взором.

– - Вот -- что называется -- сюрприз!
– - сказала Ратисова.

Людмила Александровна молчала.

– - Мне не нравится, что ты взволновалась, -- продолжала Олимпиада Алексеевна.
– - Неужели из тебя еще не выветрилась наша старина? Ведь восемнадцать лет, Людмила! Воды-то, воды что утекло!.. Веришь ли: что касается до меня, -- я точно все то время во сне видела. И вот тебе крест: ведь предо мною он больше виноват, чем пред тобою... А между тем смотрю я на него и -- ничего: нет во мне ни злобы, ни обиды... Все равно -- как будто никогда и не знавала его: чужой человек... А на тебе лица нет. Неужели ты до сих пор помнишь и не простила?

Людмила Александровна сосредоточенно посмотрела в партер.

– - Не то!
– - задумчиво возразила она.
– - А просто неожиданность. Я никогда не вспоминала этой проклятой старины и думала, что уже и вспоминать ее не придется... И вот, когда я совсем о ней позабыла, она тут как тут, нечаянная, негаданная... ужасно неприятно! Ты знаешь, я немножко верю предчувствиям: встреча эта не к добру.

– - Вот глупости!.. Знаешь, Милочка, -- начала Ратисова после продолжительного молчания, -- я сегодня в первый раз перестала раскаиваться, что из-за меня когда-то расстроилась твоя свадьба с Ревизановым... Если хоть десятая доля того, что рассказывал Петька, правда, -- хорош он гусь, нечего сказать... Да и тогда-то, в нашей-то суматохе, красиво вел себя мальчик, нечего сказать: хоть удавить, и то, пожалуй, не жалко. Хотя ты и злилась на меня в то время, зачем я стала между вами, а по-настоящему-то рассуждая, ты должна меня записать за то в поминание -- о здравии рабы Божией Олимпиады. Не вскружи я тогда Андрею Яковлевичу голову, быть бы тебе за ним.

– - Ах, да перестань же наконец, Липа!
– - почти прикрикнула Людмила Александровна.
– - Неужели так весело вспоминать, что когда-то мы были глупы и не имели никакого уважения к самим себе?

– - Ну, ну, не злись: я ведь так только -- для разговора...

Но, обводя биноклем публику, сбиравшуюся в партер после антракта, Олимпиада Алексеевна не утерпела и снова направила стекла на Ревизанова.

– - А надо отдать ему справедливость, -- вздохнула она, -- до сих пор молодец... Даже как будто стал красивее, чем в молодости... А манеры-то, манеры!.. Всегда был джентльмен, но теперь -- просто принц Уэльский!

В устах Олимпиады Алексеевны это была высшая похвала мужчине. Как-то раз, не то в Биаррице, не то в Монте-Карло, ей удалось быть представленною "первому джентльмену Европы", и принц навсегда покорил ее воображение до обожания -- почти суеверного...

Дверь ложи скрипнула; вошли, возвращаясь из "курилки", мужья обеих дам.

– - Представь, Милочка, кого я сейчас встретил, -- радостно заговорил Степан Ильич, подсаживаясь к жене, -- Ревизанова, Андрея Яковлевича... Вот уж сто лет, сто зим!.. Хоть он теперь и туз из тузов -- рукою его не достанешь!
– - а все такой же милый, как был. Очень сожалел, что мы встретились лишь в последнем антракте и он уже не может зайти к нам в ложу поздороваться с тобою и с вами, Олимпиада Алексеевна... Я зазвал его к нам обедать -- в воскресенье... Обещал непременно.