— Вы не принимаете меня за потаскуху?

— Нет, с какой стати?

— Так вот, я не такая, у меня хорошая работа. Я старший секретарь руководителя отдела торговли фирмы, производящей бумагу. Салфетки, бумажные носовые платки и… туалетную бумагу. Мы — самая большая компания в Айове. А вот и наша фирма.

Выйдя на Мичиган-авеню, мы повернули направо. Когда мы прошли немного, она сказала:

— Вы, наверное, пытаетесь понять, почему я вдруг расплакалась.

— Нет, не обращайте внимания.

— Я сказала неправду о Лефти. О нем я узнала не из газет. Мне пришлось быть его женой. Вас это удивляет? — Я ничего не ответил, и она продолжала. — Шесть лет назад, когда он учился в колледже, я познакомилась с ним в Анн-Арбор. Мы поженились и жили вместе до тех пор, пока он не уехал из Мичигана. Потом я развелась. Не он развелся, я развелась. Мы с ним не ссорились, ничего плохого не произошло. Просто наша женитьба не получилась. Он постоянно сидел, зарывшись в книги и мысли, и все время страшно злился. Он не на меня злился, поймите меня правильно. Просто его ужасно сердил окружающий нас мир. Так или иначе, мы развелись, а через полгода я вышла замуж, тоже в Анн-Арбор, за владельца большой фирмы по производству крыш. Симпатичный парень, он прямо молился на меня, но был ужасным занудой. Во всяком случае, я это себе внушила. Дело в том, что мне не удалось забыть Лефти. Ну разве это разумно? Думаю, что да. Я оставила второго мужа и на некоторое время уехала в Нью-Йорк. Потом нашла работу в Государственном департаменте и год прожила в Амстердаме. Потом работала в Калифорнии, в Сан-Франциско, в конторе посредника. Но все время понимала, что обманываю себя. Я знала, что рано или поздно вернусь в Чикаго, и не ошиблась. Два года назад я вернулась. Я начала искать Лефти, и в конце концов разыскала его в баре, из которого мы только что ушли.

На углу улицы Делавэр она сказала:

— Вот здесь я и живу, в середине следующего квартала. — Мы перешли Мичиган-авеню в восточном направлении. — Не знаю, о чем я тогда думала. Что мы снова поженимся, или станем жить вместе. Но я никогда не думала, что все у нас сложится именно так. Вы сегодня видели, как обстоят наши дела. Я сижу в баре, как остальные посетители, а если он и заговорит со мной, то как с любым из окружающих. И все же я знаю, что ему нравится, когда я прихожу. Если я не прихожу один или два дня, он ведет себя иначе. Я понимаю, что по-прежнему нравлюсь ему, хотя он никогда мне этого не говорит.

— Может быть, он пытается вам отплатить.

— Сначала я так и думала. И я бы это могла понять. Но разве так может продолжаться два года? — Помолчав, она добавила: — В этом есть что-то болезненное, мне это понятно. Но самое болезненное в этом — такая жизнь мне нравится. То есть, не нравится, но нужна мне. Даже при таких обстоятельствах я должна видеть его. Я знаю, что он губит себя, впустую растрачивает жизнь и образование, но предпочла бы даже, чтобы он оставался на этой работе, в баре, если мне удастся видеть его каждый день. Вы понимаете, хотя звучит эгоистично, я не хочу, чтобы он куда-нибудь уехал и даже изменил свою жизнь к лучшему, если оставит меня.

— Но что в этом хорошего?

— Ничего. Но, по крайней мере, есть что-то; так лучше, чем вообще ничего.

Мы шли вдоль широкого прочного здания, где за стеклянной дверью стоял лифтер.

— Вот мы и пришли, — сказала она, и не успел я произнести ни слова, как она добавила:

— Если хотите, можете зайти ко мне. Например, выпить кофе.

— Спасибо, но мне, пожалуй, пора возвращаться в гостиницу.

Она странно, беззащитно улыбнулась.

— Я хочу сказать — вы можете… Понимаете… Вы мне нравитесь… Если хотите, вы можете остаться у меня. — Она вгляделась в мое лицо, пытаясь понять ответ. — Мне нужно знать… Я хочу… К черту. Послушайте, извините меня. Я замерзаю, мне пора уходить. — Она подошла к двери, и я сделал шаг в ее сторону. Остановившись возле двери, она сказала:

— Давайте попросту скажем, что вы счастливо женаты и не хотите обманывать жену. Для меня так будет лучше.

Она повернулась и вошла в дом. Коридорный держал дверь открытой. Я повернулся и пошел в сторону «Дорсета».

В моем номере, в самом центре кровати, лежал утренний номер газеты «Чикаго трибюн». На первой странице карандашом было написано «страница 31». Я открыл ее и увидел небольшую заметку, обведенную красным карандашом.

«В КАНАДЕ ЛИ БЕГЛЕЦ?

Дулут, 26 сентября.

Эверн Танстол, тридцати семи лет, шофер грузовика из хлебопекарни, снабжающей тюрьму Хобарт в штате Индиана, взятый заложником после побега из тюрьмы сегодня утром, был найден без сознания в поле недалеко от Оленьей реки. Он сообщил полиции, что захвативший его заключенный Рой Такер направился в сторону канадской границы после того, как вытолкнул Танстола из машины. Позже машина, голубой «Понтиак», была найдена брошенной на границе возле водопада Интернешил-фоллз. Официальные органы считают, что Такер, видимо, пересек границу на автобусе».

В ту ночь заснуть мне не удалось. Я долго лежал на кровати, не раздеваясь, смотрел в потолок и слушал, как в гостинице постепенно утихает шум. Иногда шумел лифт, вдали временами раздавались сигналы автомашин на берегу озера. Но к трем часам ночи наступила тишина.

Раньше, в камере, я каждую ночь мечтал о такой кровати, и вот теперь лежал в ней. Ощущение было еще приятнее, чем в воображении, но заснуть мне не удалось. Я переворачивался на бок, на живот, ложился на спину, опять переворачивался на бок. Кондиционер тихо шумел, в комнате было сухо и прохладно, но кровать слишком нагрелась.