Январь 1888 года ознаменовался для Тюмени Высочайше утверждённым мнением Госсовета о соединении Екатеринбурго-Тюменской (Сибирской) и Уральской Горнозаводской железных дорог в одну под названием Уральская железная дорога (протяжённостью 775 вёрст).

А в это время головы отцов города были заняты вопросом защиты здоровья жителей от вредных выбросов кожевенных производств. Гласные страстно желали вывести их за городскую черту ниже по течению Туры. Но до сих пор силу закона имело царское повеление от 20 июля 1837 года — «Дозволить кожевенным заводам оставаться на прежнем месте». Не забыл благодарный за приём цесаревич Александр Николаевич просьбы тюменского купечества.

Монаршая милость породила даже расширение кожевенной слободы Заречья. К 1866 году количество новых заводов здесь возросло ещё на… 18. [227] Да и меры, предпринимаемые заречными заводчиками в лице И. Решетникова и Ф. Колмогорова, всякий раз сводили на нет усилия властей. Единственным реальным успехом местных законодателей к 1876 году стало лишь исключение отмока и промывки сырых кож в реке (мытьё же их после золки и дернения по-прежнему не возбранялось).

Более того, 12 мая 1888 года дума постановила: «Всю заречную часть с настоящего времени считать „Заводской слободкой“, предназначенной исключительно для кожевенных заводов». Для составления схемы генплана предполагалось привлечь гражданского инженера — начальника 3-го участка Уральской железной дороги А. Ф. Колмогорова (с правом голоса).

Это постановление было, правда, отменено Тобольским по городским делам присутствием, но после длительного разбирательства вопрос вновь рассматривался тюменской городской думой 1 июля 1893 года (уже после смерти Филимона Степановича). В результате заводы остались на берегу реки с обязательствами владельцев не загрязнять воду. Увы, условия эти почти не выполнялись. До строительства дорогостоящего отводного канала, объединяющего промышленные стоки всего Заречья, дело так и не дошло.

Ещё через 5 лет (17 августа 1898 г.) окружной комитет общественного здравия вернулся к вопросу санитарных условий кожевенного производства Заречья. Из 16-ти осмотренных предприятий завод «братьев Колмогоровых» был отмечен как самый благоприятный в этом отношении, имевший отводы нечистот на поля [228] .

Весна 1888 года принесла заречной части очередную «большую воду». Прогнозируя её, дума ещё в марте (в который раз) создала под председательством Ф. С. Колмогорова комитет для вспомоществования жертвам стихийного бедствия. Среди его членов мы встречаем и юриста Фёдора Колмогорова.

В конце августа 1888 года Александр Филимонович получил из тобольского епархиального управления указ Святейшего Синода [229] , повергший его в замешательство. Первая же судебная попытка посягательства его жены на наследство давно упокоившегося первого мужа вызвала в семье Лухмановых такую ответную реакцию, что её раскаты очень быстро докатились до Тюмени.

С.-Петербургское епархиальное начальство проведённым «вдруг» расследованием (22.06.
– 4.08. 1887 г.) установило неслыханное святотатство — осквернение Надеждой Александровной пред святыми вратами алтаря таинства своего второго венчания в 1881 году, будучи осуждённой духовным судом ещё в 1872 году на всегдашнее безбрачие! Нет ничего тайного, что не стало бы явным…

Оскорбленные в лучших чувствах, святые отцы приняли постановление о признании незаконным и недействительным её брака с А. Ф. Колмогоровым. Их рапорт в адрес Святейшего Синода [230] не оставлял виновнице ни одного шанса. Личный визит Надежды Александровны к всесильному обер-прокурору, её раскаяние и слёзы не смягчили аскетически сурового Победоносцева, непоколебимо стоявшего на страже нравственных устоев дворянского сословия.

Но грозный указ, несмотря на всю его ошеломляющую скандальность, лишь узаконил фактический разрыв и без того зашедших в тупик семейных отношений бывших супругов [231] . Конечно, расторжение подобным образом брачных уз одного из членов известной фамилии вызвало в среде купеческого сословия города нелестные для семейства пересуды. В патриархально верующей Тюмени с домостроевским укладом жизни в этом событии усматривалась не иначе, как Божья кара старому Филимону за гордыню университетского образования сыновей.

Для самого же А. Ф. Колмогорова шокирующим явился даже не сам факт незаконности и недействительности его 7-летнего брака. Воображение будоражила суровость наказания жены, а значит, и соответствующая ему вина Надежды Александровны перед первым мужем. Александру Филимоновичу пришлось на собственном опыте убедиться в том, что «женщина это не только приглашение к счастью, но и вторая ошибка Бога». Вероятно, солидарный с этой мыслью Синод дозволил бывшему супругу как первобрачному вступить в новый брак «с беспрепятственным к тому лицом».

Полученная душевная травма требовала времени для лечения, времени требовали и житейские заботы. Ими для отца ещё с отъезда жены и до самой смерти стали жизнь сына, а потом и его многодетной семьи. Александр Филимонович, учитывая психологическую травму, нанесённую Грише потерей матери и болезненным состоянием его здоровья, не решился отправить сына по своим стопам в Казанскую гимназию. Оставалось Александровское реальное училище.

Самым известным питомцем этого сибирского учебного заведения за всю его историю стал выпускник 1887 года — будущий инженер-электрик, член Центрального комитета большевистской партии, «красный дипломат» и народный комиссар Л. Б. Красин (1870–1926). Парадокс истории — виднейший революционер и вероятный организатор убийства в мае 1905 года в Каннах «ситцевого короля» и мецената Московского Художественного театра С. Т. Морозова [232] происходил из семьи тюменского окружного исправника (начальника полиции) Б. И. Красина [233] !Проглядел папаша государственного преступника в собственном двухэтажном доме на Подаруевской улице при пересечении её с Успенской…