На основании предположения римского права (отцом признаётся тот, на кого указывает законный брак) и французского (отцом ребёнка, зачатого во время супружества, считается муж) ребёнок считается законнорожденным, если рождение его не было скрыто от мужа матерью или когда супруг, зная о его рождении, не оспорил этой законности судебным порядком. Чего Афанасием Лухмановым сделано не было.

В результате Московская судебная палата (по 1-му департаменту), оставив доводы поверенных семьи Лухмановых «без уважения», отменила прежнее судебное решение и признала семейные и имущественные права истца. В восторженных чувствах от скорого обладания наследством, Дмитрий выправил у градоначальства новый паспорт на имя Дмитрия Афанасьевича Лухманова и справку для узаконения мореходных документов на новое имя.

Если для адвокатов и сиявшей от счастья Надежды Александровны только начинался второй этап тяжбы за отчуждение у семьи Лухмановых львиной доли её богатств, то 22-летний вольный штурман, вернувшись на Каспий, посчитал дело выигранным и на радостях решил непременно жениться!

Не особенно утруждая себя поисками возлюбленной, молодой моряк и потенциальный богач остановил свой выбор на первой приглянувшейся ему бакинской выпускнице-гимназистке с именем обожаемой им матери. К сожалению, мы не знаем даже девичьей фамилии невесты.

Приведём одно из немногих сохранившихся её писем к Борису Адамовичу. Из Баку в С.-Петербург от 11 декабря 1889 года:

…Получила твоё письмо (первое ко мне). Чем же я Вас так расположила к себе, голубчик? На Рождество (январь-февраль) рассчитываем с Митей быть в столице. Он сейчас в числе старших запасных помощников на том же жалованьи (кроме столовых). Завтра переходим на новую квартиру, так как эта сырая, даже Митя приболел и несколько дней лежал в кровати. Платить придётся 15 рублей. Жизнь здесь дорога. Наш адрес: Баку, Никольская ул., дом Тер-Степановых. Чем была больна твоя мама? Слава Богу, что ей лучше. Тебе тоже не полагается хворать. Где будешь служить? Мой покойный папочка и брат служили в Ширванском полку. Целую тебя, а ты за меня маму и Маню. Надя [246] .

Изнурительные судебные хлопоты и процессы в Москве и С.-Петербурге о наследстве сына, о расторжении церковного брака с Колмогоровым, о получении нового паспорта и вида на жительство, заботы о доме, детях и личная жизнь с М. Ф. Гейслером не оставляли Надежде Александровне времени ни на что иное.

Литературные переводы, которыми она подрабатывала в книжном издательстве Поставщика Двора Его Императорского Величества Г. Шмицдорфа (Невский проспект, 6), носили скорее эпизодический, чем постоянный характер. Но по мере таяния надежд на скорое обладание чужим богатством вдова подполковника Лухманова (именно это положение и фамилию она теперь обрела официально) решилась искать постоянного себе заработка. Тем более, что 30-летний «близкий друг», получив вместе с дипломом гражданского инженера и право на чин коллежского секретаря, как-то неожиданно прозрел и охладел в своей странной страсти к… 50-летней сердцеедке. Принятый в начале 1890 года на службу в Министерство Императорского Двора смотрителем зданий придворной певческой капеллы, он даже съехал на другую квартиру, продолжая, впрочем, оплачивать съёмное жильё предмета своего обожания.

Из письма Мани к Борису от 6 апреля 1890 года:

Мама попала в редакцию юмористического журнала «Шут». Перезнакомилась со всеми, и трое из них собрались у нас. Удумали издавать свой собственный журнал «Вестник». Понятно, к Мишеньке (надо минимум 1000 рублей). Тот сперва — на дыбы, но потом согласился. Итак, их четверо. Контора будет у нас в квартире, секретарём — я. Вчера собрались, составили программу.

С 1 июня надеемся открыться, а с июля уже 1-й номер… [247]

Но с «Вестником» как-то не задалось. Из письма Надежды Александровны Борису в Варшаву от 30 октября 1890 года:

…Спасибо за твои письма, за их искренность, простоту и любовь, которой они дышат. История с нашим делом протянется ещё с полгода. Но надо же как-то существовать. Вот я и стала искать себе занятий. Прочла, что будет издаваться газета «Правда», и oтпpaвилась в редакцию [248] просить место постоянной переводчицы.

Предложили перевести с листа передовицу о развитии русских школ на Востоке, затем критическую — о новой книге. И, наконец, читала два твоих перевода из Бодлера, хорошо мне послуживших. Они понравились как по верности передачи оригинала, так и по поэзии. Я получила место (сразу 40 рублей) с обязательством прибавки после 2-х месяцев работы. О стихах я теперь уже сказала правду. И в одном из первых приложений к газете они появятся под твоей фамилией.

Маня будет работать со мной, но с 15 ноября или с декабря, как переписчица и корректорша, с платою в 15 рублей. С 10 до 6 часов дня мы обе в редакции и даже в праздники с 12 до двух.

Я очень рада, эта работа мне по душе. Теперь я буду в самой фабрике идей, в самом центре современной жизни… [249]

Видимо, не всё устраивало начинающую журналистку в редакции «Правды», помещавшей её материал на своих страницах не только без указания фамилии автора, но и без литературного псевдонима. Поэтому уже со 2-го номера в популярном еженедельнике «Петербургская жизнь» за 1891 год и появился новый чрезвычайно плодовитый, с претензией на интеллект автор анекдотов-миниатюр, выставочных, магазинных, ресторанных и ипподромных обзоров, драматических этюдов, маленьких капризов и фантазий, заметок, театральных программ и рецензий, собственных рассказов и даже… некрологов!