Перевязку я знала в теории. К счастью, первая рана была из тех, что мы называем «гуманными». Пуля не задела кость, оба отверстия чисты и малы. Первые 3–4 перевязки руки дрожали от желания не ошибиться. Через некоторое время я освоилась и уже помогала накладывать шины. Были и такие рваные раны, что первые секунды невольно закрывала глаза, но пересилив себя, опять работала и помогала. Ушли без ног, а с утра тот же ужас под грохот близкой битвы [530] .

Ляоян оставили на 4-й день боёв. Поздно ночью закончили посадку раненых в вагоны и ушли обозом на 3-ю версту. Раскинули шатры, вкопали котлы и заварили пищу. Отступают какие-то отряды, вдоль дороги павшие лошади, коровы, разбитые повозки, идут ослы с носилками, а к нам подвозят, подносят раненых.

Моешь, кормишь, шепчешь слова утешения и застываешь на месте, слыша вопрос священника: «Не желает ли кто исповедаться?» и хриплый, едва слышимый стон: «Сюда». Мёртвых носим в рогожный шалашик, а кто их хоронить будет? Несмолкаемый стон и гул орудий. Помогаем всем, кому можем. Свёртываемся и идём в Мукден, подбирая людей на дороге и в канавах… [531]

13 сентября, Телин.

…Раскинулись станом. Спим на циновках, покрытых войлоком. Кроватей почти нет. Холод от земли, дождь, мокрые одеяла. Весь 26-й госпиталь — это 100 человек команды и 16 — медперсонала. Пища — щи с мясом и каша… [532]

25 сентября, Телин.

…Сутки дежурю одна в 2-х палатах. Сегодня умерло двое. Надо самой закрыть им глаза, скрестить руки, велеть их одеть и помолиться над беднягами, отправляя в мертвецкую. Большинство бредят войной, вскакивают, пытаются бежать, спрашивают, кого убило, где офицер, фельдфебель? Бессвязно твердят о деревне, вспоминают жену, ребят, скотину. Кладёшь на головы компрессы, даёшь пить и невольно прислушиваешься к обрывкам сна души… [533]

27 сентября.

…К ночи обозным порядком пришли на разъезд «Угольный» в 9 верстах от Мукдена. Темно, грязно и холодно. Вытоптанные поля, разрушенные фанзы с выбитыми рамами и дверями, разорённые кумирни с вытащенными наружу и в куски разбитыми китайскими «богами». Изрубленные деревья, брошенные арбы с разбитыми колёсами и издыхающие животные. Осёл с перебитой ногой, пытающийся ковылять за проходящим обозом. Красивая вороная лошадь, тихо заржавшая нам вслед. Два раза пыталась она подняться и снова падала на бок. Стаи одичалых от голода собак провожали нас воем и злобным лаем.

Несколько хирургов проводят ампутацию ноги у молодого солдата (без хлороформа). Я стою у материала и готовлю сулемовые тампоны. Проходит несколько минут, и в большой таз опускается бледная, бескровная нога, кажущаяся такой странной и страшной… Я не могу оторвать от неё глаз, сердце рвётся, и я жду, жду, чтобы её скорей унесли из палатки. Около ампутированного идёт спешная работа, но уже внесли другого… [534]

Страдания войны и чувство профессионального долга журналиста затмили в сознании Надежды Лухмановой даже беду в семье её собственной дочери в далёкой Одессе.

Летом 1904 года, на высоте своей врачебно-педагогической карьеры и семейного счастья, В. Н. Массен делегируется университетом в Берлин на XII Международный медицинский конгресс, куда едет с женой и дочерью и где читает доклад в одной из секций.

Берлинское фото оказалось последним, запечатлевшим для нас счастливое профессорское семейство. Очевидно, где-то там, высоко, в книге Судеб, Всевышний именно так, а не иначе, распорядился его земной жизнью, забрав её в расцвете сил, полную планов и желаний их свершения.

6 сентября во время чтения лекции в факультетской клинике профессор Массен страшно изменился в лице, тихо вскрикнул и упал без чувств на пол. В тот же день, не приходя в сознание, он и скончался от инсульта, осложнённого почти 10-летним ревматизмом сердца. 32-летняя Мария Викторовна пережила смерть мужа, будучи беременной их вторым ребёнком. Дочь Зоя Массен родилась 4 мая 1905 года, так и не увидев отца. Но даже трагедия дочери не стала поводом к скорейшему отъезду матери с театра войны.

Телеграмма от 2 марта 1905 года из Каюана (в 20 верстах от Телина):