– Кэйжиби, везде кэйжиби… Форрестол был прав, – вскочил на ноги, и с диким криком «Русские идут!!» выскочил в окно.

Иван вспомнил, что дворец располагается на вершине пирамиды, пожал плечами, рассеянно покрутил в руках стручок, похожий на съеденный иновременником, решил не рисковать и положил его обратно на блюдо. Слуга деликатно дотронулся до его плеча и показал на царский стол. Иван дошёл до возвышения и вежливо поклонился.

– Мы не понимаем, почему наш верховный жрец удалился с пира, не спросив нашего разрешения?

– Великий царь, – вновь поклонился волхв. – Дозволь задать тебе вопрос.

– Разрешаем.

– Этот верховный не вашего народа и появился ниоткуда?

– Да. Он всегда любил говорить, что его послали боги.

– Не боги его послали, а жуткие демоны подземного мира отправили его, чтобы извратить учение небожителей и привести царство к краху. Я хоть и молод, но учителя у меня хорошие. Не смог он вытерпеть света правды, и напиток его омерзительный не помог ему.

Царь задумался, но потом всё-таки возразил:

– Он всегда говорил, что небесное светило не взойдёт, если мы не пожертвуем ему самое дорогое – живое сердце лучшего человека.

– Царь, послушай меня. У нас разные боги, но объединяет их одно. Они даровали нам жизнь. Пусть они подвергают нас испытаниям и иногда наказывают, но в целом они любят нас, как своих детей. И страшное дело, когда оскорбляют родителей! Сияющий, которого мы называем Ярилой, всегда был и есть противником темноты, а что есть смерть человека, как не торжество Тьмы? Безмерно милостив к вам Сияющий, что, несмотря на ужасы каждого утра, продолжает дарить свет и тепло, дарить жизнь. Одумайся, царь, не стоит оскорблять богов и надеяться на их вечную снисходительность.

– Ты смел не по возрасту, юноша, – царь не сводил глаз с мгновенно вспотевшего Ивана.

– Волхвы не боятся могучих владык, а княжеский дар им не нужен. Правдив и свободен их вещий язык и с волей небесною дружен.

– Дерзок твой кудесник, атаман, – усмехнулся царь. – Но скажи, жрец, чем же приветствовать восход Сияющего?

– Лучше бы, конечно, первым криком новорожденного, – перевёл дыхание Иван. – Но невозможно подгадать, когда новый человек решит родиться. Так что пение красавиц будет достойной заменой.

– Хорошо, – задумался повелитель. – Иди жрец, веселись.

Иван веселился, вернее, отчаянно скучал. Пиры у царей не располагают к веселью. Слишком много незнакомых людей, приходится следить за своими словами и манерами. Конечно, бронзовокожие генералы и чиновники не похожи внешне на их белых собратьев, как на гулянке у князя, но внутри они все такие же. Визжала музыка, изгибались недосягаемые танцовщицы, военачальники хвастались тысячами убитых врагов, шептались чиновники о делах своих тихих и гибельных для посторонних, подливали в чашу жрецы. Волхв скучал, делал вид, что пьёт «до дна», улыбался, молчал и всё чаще смотрел на тот стол, где от чистого сердца веселились игроки. Вот там был пир, а здесь – так, церемония…

Народ всколыхнулся, и насторожились воины, охраняющие царя. Держа в руке скромную ведерную чашу, к столу царя шествовал Михайло, во весь голос рассказывая, что правила надо изменить. Стражников становилось больше, но Михайло неумолимо приближался. Он не замечал, что в него пытаются тыкать копьями, он просто отодвигал их в сторону. Ломались копья, глухо дребезжали доспехи упавших, а ватажник приближался, громко рассказывая зажатому под мышкой голкиперу соперников, уже закатившему глаза, о том, что надо камешки на поле заменить травушкой. Атаман отвлекся от государственной беседы и привстал, но кричать не потребовалось. Две гибкие тени бросились на Михайлу и повисли у него на руках.

– Девочки… – пророкотал мужик, одновременно уронил вратаря и бадью. Индеец, не открывая глаз, рывком поймал бадью, отхлебнул и уснул в обнимку с пойманным призом. А девочки, поудобнее устроившись на сильных руках, замурлыкали и, как обычно, сбили человека с пути истинного.

Волхв пожал плечами: боги сотворили мужчину и для того, чтобы он не сворачивал горы, придумали женщин и кошек. И неизвестно, кого раньше. Сзади раздалось смущенное покашливание:

– Великий царь просит подойти говорящего с богами на вершину дворца.

Иван кинул взгляд в окно: за окном серело. Приближался час рассвета, и волнение царя было понятно. Конечно, он соглашался со словами волхва, но старые привычки изживать было трудно.

Небо было затянуто тучами, и только редкие звездочки иногда подбадривающее мигали в прорехи. Царь закутался в одежды и только хмуро смотрел на Ивана и столпившихся вокруг них жрецов. Время шло, но на востоке по-прежнему громоздилась черная стена облаков. Зловещий шёпот пробежал по тёмным фигурам, и волхв смело запрыгнул на громоздившуюся в центре плиту. Время пришло, холодно подумал он, и сейчас никто и ничто не спасёт его, кроме искренности. Ветерок ободряюще потрепал ему кудри, и парень запел древнейший гимн, пришедший из невообразимой глубины веков: