Шрифт:
Ни одежда, совсем не похожая на ту, что носили сорок лет тому назад, ни две косы, заплетенные вместо одной, ни слова, которых не знала Даруня, — ничто не помешало бы узнать ее.
Холодный пот крупными каплями покатился по лицу Трофима, заливая его глаза. Он пошевелился, чтобы достать из кармана платок. Катя повернула голову в его сторону.
— Да что это, право, мы, Андрей, ни туда и ни сюда… Проводи уж лучше меня… Мне как-то не хочется тут сидеть.
Катя снова выпрыгнула из кабинки, а Логинов стал заводить мотоциклет в ельник, чуть было не коснувшись передним колесом Трофима. Затем Катя и Андрей, взявшись за руки, медленно пошли по дороге обратно к Митягину выпасу. Трофим, проводив их глазами и дождавшись, когда пропадут их голоса, поднялся. Пот лил не переставая, в висках стучало.
Постояв у ели, он наскоро набил трубку и направился прямиком через лес с твердым намерением вернуться в эту же засаду, чтобы хоть краем глаза увидеть свою дочь Надежду.
XXXIII
В субботу вечером Петр Терентьевич сидел в молодой голубой рубашке за вечерним чаем. Причесанный нежной рукой Елены Сергеевны, он пребывал в самом разотличном настроении. Бахрушин только было хотел начать рассказывать жене, до чего хорошо кончились его ряды-переряды с железнодорожниками, как звякнула щеколда и на дворе появился Тейнер.
— Если товарища Пэ-Тэ Бахрушина нет дома, то скажите ему, Елена Сергеевна, что совершенно одинокий и «спозабытый, спозаброшенный» иностранец хочет вызвать сожалеть у местного населения…
— Давай, давай, казанская сирота, американское сосуществование… Самовар на столе, витамины в графине, — отозвался Петр Терентьевич, приглашая Тейнера. — Коли слаще поешь, пьянее попьешь, может, и напишешь лучше…
— Нет, нет, Петр Терентьевич, американская пресса не продается и не покупается. Но!.. Я говорю «но», — сказал Тейнер, входя, раскланиваясь и притопывая, — но если хозяин не поскупится, великий империалист Тейнер, может быть, станет добрее.
— Очень рады, очень рады! — пригласила Елена Сергеевна Джона, наряженного в клетчатую, расписанную обезьянами, шестернями и пальмами рубаху-распашонку, заметив: — Ну до чего же наряден нынче мистер Тейнер, чего только наши бабы смотрят…
— О! Не шутите… Я уже имею заманчивое предложение Тудоихи сходить за грибами.
После памятной размолвки на участке, где росла ранняя капуста, у Бахрушина с Тейнером снова установились дружеские отношения.
— Ну и что же мы имеем на сегодняшнее число, господин сочинитель? — спросил, усаживая Тейнера, Бахрушин.
— Начало без конца.
— А где же конец?
— У Дарьи Степановны.
— Гм… Так ведь она-то в этом деле, насколько я понимаю, сбоку припека. Все-таки главная цель в вашей книжке — это колхоз, увиденный глазами Трофима и вашими глазами…
— Это цель! Но она не должна быть на виду… Вы не знаете нашего читателя… Он хочет, чтобы для него развязано было все. Сделайте так, чтобы Трофим Терентьевич встретился с Дарьей Степановной.
— А как я это могу?.. Я даже не знаю, где она находится.
Тейнер заглянул в глаза Петру Терентьевичу, улыбнулся и сказал:
— Если вам мешает только это, то я вам подскажу, где сейчас находится Дарья Степановна.
Петр Терентьевич в свою очередь заглянул в глаза Тейнеру:
— А откуда вам известно ее местонахождение?
— Ах! Не спрашивайте… Я совершенно напрасно оказался журналистом. Мне нужно было стать детективом. Сыщиком. Слушайте… Недавно мне пришло в голову позвонить дежурной телятнице. И я спросил ее, как обеспечить очерк в газету о Дарье Степановне… И она сказала, что Дарья Степановна отдыхает сейчас на Митягином выпасе со своими внуками. Я сказал «спасибо» и повесил трубку…
— И вы поверили этому, мистер Тейнер?
— Нет. Я решил проверить и позвонил на Митягин выпас и попросил к телефону Дарью Степановну. И мы очень мило поговорили и условились о встрече.
Бахрушин поежился на стуле, переводя глаза то на жену, то на Тейнера, будто говоря этим: «Ишь ты, какой ловкач!»
А Тейнер продолжал:
— И я вскоре побывал у нее. И я записал все необходимое на тот случай, если Трофим Терентьевич не встретится с нею и у меня пропадут самые интересные главы моей книги.
— Ну, коли так, то кто же вам мешает сводить туда Трофима?
Тейнер ответил на это:
— Одна из моих прабабушек была англичанкой, и говорят, что несколько капель ее благородной крови передалось мне. С тех пор я себя чувствую джентльменом, с одной стороны, и провокатором — с другой. Поэтому я не мог под вашей гостеприимной крышей рассказать Трофиму Терентьевичу то, что вы делаете для него тайной.
— Благодарю вас, если вы говорите правду, мистер Тейнер.
Тейнер поклонился и ответил: