Катя никогда не разговаривала с бабушкой о Трофиме. Это было хорошо и плохо. Ведь она уже большая, и Дарье хотелось поделиться с нею своими переживаниями.

Но как? Оправдываться перед внучкой? В чем? Виниться тоже не в чем. А какая-то виноватость налицо. Пусть эта виноватость чем-то похожа на сметанинскую: Сметанин, вступая в партию, чувствовал себя виноватым в том, что его отец был псаломщиком. Но Сметанин, как и все, не мог выбирать родителей. Другое дело — выбор мужа или жены…

Дарье наконец надоело разговаривать с собой, и она решила поговорить с Катей. Та и другая в это время, коротая часы, просовывали в бутылки — на маринад — первые мелкие рыжики, «гривеннички», и слушали, как надоедливо жужжат под новым сосновым потолком мухи, затеявшие какую-то веселую и шумную игру.

— Когда только унесет его из Бахрушей? — начала Дарья.

Катя, досадуя на вынужденную разлуку с Андреем, впервые сказала бабушке то, что она думала о ней и Трофиме:

— Бабушка, когда бы он ни уехал в Америку, он никогда не оставит тебя в покое, если ты будешь избегать встреч с ним.

— А зачем нужна встреча? Для пересудов?

— Нет, бабушка. Для того, чтобы их прекратить. Для того, чтобы все, — и он и ты в том числе — знали, что нам нечего и не от кого прятать… А прятать на самом деле нечего. Андрюша правильно говорит: отношения нельзя выяснить, если их не выясняешь.

Нет у нас с ним никаких больше отношений.

— Нет, бабушка, есть. Вражда. Обида. Ненависть. Даже твой отъезд — это тоже отношения.

— Учишь бабку?

— Что ты! Отвечаю. Ты ведь давно хотела знать, как я думаю об этом. Ну, правда же, давно?

Дарья привлекла к себе Катю, прижала ее голову к своей груди и сказала:

— Да… Давно. Ты судишь хорошо. Только бывают такие отношения, которые выяснять и не надо. Потому что начнешь выяснять, а из этого получатся новые отношения… Ведь я же все-таки, Катя, любила его. Представь себя на моем месте, а на его — Андрея.

— Этого нельзя представить, бабушка. Но если б… Даже сейчас, когда я с ним еще даже не целовалась, и он всего только позабыл бы приехать в назначенный день, я бы не промолчала. Молчание, бабушка, — это старый женский и даже, я скажу, бабий пережиток.

— Ну, вот и выяснили отношения внучка с бабушкой. Выяснили и пообещали друг дружке никогда больше о нем не говорить.

Разговор на этом закончился, и снова стало слышно, как утомительно жужжат летающие под самым потолком мухи.

Разговор кончился и как будто ничего не изменил в поведении Дарьи Степановны. Но это ей лишь показалось. Недаром же она сказала:

— Не к добру что-то разжужжались мухи.

— Да, бабушка, они, как и самовар, когда он воет, нехорошая примета. — Катя еле заметно улыбнулась.

— Я не про примету, Катька, а про самочувствие. Да тьфу вам! — крикнула на мух Дарья Степановна и принялась выгонять их посудным полотенцем.

А мухи не улетали.

Воскресное утро начиналось позднее и тише. Люди еще спали. Петухи и те, казалось, пели с опозданием. В поле не было ни души, только на Большой Чище стрекотал трактор без седока: видимо, одержимым парням не спалось в это утро, а может быть, они, прикорнув под кустом, и не ночевали дома.

Трофим пробирался к месту своей вчерашней засады краем леса, минуя деревни. Очутившись на дальнешутемовской дороге, он пошел не крадучись.

Выпрошенная накануне у Пелагеи Кузьминичны грибная корзина и кирзовые сапоги, взятые у Тудоева, должны были объяснить его появление в дальнем грибном лесу.

Он вышел с большим запасом времени. Счастливый механик, наверно, еще и не выезжал за Надеждой. У Трофима достанет времени, и он наберет грибов, чтобы не возвращаться с пустой корзиной.

Со вчерашнего дня перед его глазами стояла Катя. И теперь она мерещилась за каждым поворотом лесной дороги. Трофим не крестил себе лба, не говорил «свят-свят» и не гнал от себя видение, появлявшееся с каждым разом отчетливее, хотя в лесу и становилось светлее. Наоборот, он воспалял воображение, и это, кажется, ему удалось. За поворотом, неподалеку от развилки, видение запело:

Видимо, «видению» тоже не спалось в это утро. Увидев постороннего, Катя умолкла, а тот спросил ее:

— Дозвольте вас обеспокоить, милая внученька: как нынче у вас грибы?

— Да, кажется, пошли, — ответила Катя. — Бабушка чуть не полную корзину набрала.

— А вы, стало быть, не интересуетесь грибами? — упавшим голосом спросил он Катю.

Встречный показался Кате несчастным и больным. У него заметно тряслись руки и губы. В его глазах стоял испуг. И Катя спросила: