Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961-1972
вернуться

Слуцкий Борис Абрамович
Шрифт:

ЧУЖОЙ ДОМ

Я в комнате, поросшей бытием чужим, чужой судьбиной пропыленной, чужим огнем навечно опаленной. Что мне осталось? Лишь ее объем. Мне остаются пол и потолок, но пол не я в смятении толок, и потолок не на меня снижался, не оставляя ни надежд, ни шансов. Ландшафт, который ломится в окно, не мной засмотрен и не мной описан. В жилой квадрат я до сих пор не вписан, хотя живу шесть месяцев. Давно. Когда уеду, здесь натрут полы, сотрут следы кратчайшего постоя и памятью крепчайшего настоя немедля брызнут стены и углы. И дух его, вернувшийся домой, немедленно задушит запах мой.

«Старость — равнодушье. Постепенно…»

Старость — равнодушье. Постепенно не касаются, не задевают, попросту не интересуют те дела и люди, города и годы, что когда-то интересовали. Старость не сравнить с поездкой. Думаешь, но не о том, откуда и, конечно, не о том, куда доедешь, а о том, как едешь. О купе в вагоне полужестком, или жестком, или, окончательно, жестоком, о спитом вагонном чае. Едешь, на вопросы отвечая, но не задавая, и душа твоя полуживая, постепенно остывая к прежде волновавшим интересам, в охлаждении своем жестоком не интересуется итогом и не забавляется процессом, а дрожит, как провода под током, под вагонных обстоятельств прессом.

ЛИНИИ ЖЕЛЕЗНЫХ ДОРОГ

Ветер пролетающих поездов. Звоны провисающих проводов. Поезда летят. Провода гудят. Все как тридцать лет назад. Видно, линии железных дорог потревожить не собрался рок. Поезда летят. Провода гудят. Это век сохранил, уберег. Видимо, они еще нужны для пейзажа и для всей страны. Поезда летят. Провода гудят. Словно бы задолго до войны. Почему-то стальное полотно с юностью сопряжено. Провода гудят — обо мне. Поезда летят — все ко мне, как гудели и летели так давно!

Стихи, не вошедшие в книгу «ГОДОВАЯ СТРЕЛКА» **

«Уже хулили с оговоркой…»

Уже хулили с оговоркой, уже хвалили во все горло, но старость с тщательностью горькой безоговорочно приперла. Она суммарные оценки с понятным ужасом отводит, она нас припирает к стенке, но разговоров — не разводит. Она молчит. Стыдится, верно, поднять глаза на нас, и все же с ужасностью обыкновенной она идет, как дрожь по коже.

«В утиль меня сдали. Копейки по две…»

В утиль меня сдали. Копейки по две за килограмм. На полтора рубля. Как сдали, сложили подле всего утиля в глубине двора. По две копейки, словно кости, словно иконы — за килограмм. А я ведь ходил когда-то в гости. А я ведь любил когда-то сто грамм. Ну что ж: я подвержен тому же закону, которому — кости, а также иконы, на что-нибудь, как и они, пригожусь и этим, если скажут, горжусь. И я не желаю качать права, поскольку попал туда, куда хочется: из малого круговорота — общества в огромный круговорот — естества.

«Отбиваться лучше в одиночку…»

Отбиваться лучше в одиночку: стану я к стене спиной, погляжу, что сделают со мной, справятся или не справятся? Чувство локтя — это хорошо. Чувство каменной стены, кирпичной — это вам не хорошо — отлично. А отличное — лучше хорошего. Будут с гиком, с криком бить меня, я же буду отбиваться — молча, скаля желтые клыки по-волчьи, сплевывая их по-людски. Выпустят излишек крови — пусть. Разобьют скулу и нос расквасят. Пусть толкут, колотят и дубасят — я свое возьму. Хорошо загинуть без долгов, без невыполненных обещаний и без слишком затяжных прощаний по-людски, по-человечески.

«От отчаяния к надежде…»

От отчаяния к надежде я перехожу, но не прежде, чем надежно удостоверюсь, что надежда тоже ересь, звук пустой, залп холостой — пустоты в пустоте отстой. Слишком много чувствуем. Слишком предаемся тоскливым мыслишкам, пьем их мед, принимаем яд, между тем как дела стоят. А дела стоят, как столбы, вкопанные посреди судьбы. А дела стоят, как надолбы, брошенные без всякой надобы. А дела стоят, как опоры недостроенного моста, по которому очень не скоро, никогда не пойдут поезда.

«Учтя подручный матерьял…»

Учтя подручный матерьял, свой неглубокий опыт, систем я создавать не стал, а стал глазами хлопать. Не стал я на манер газет всему давать оценки, стал безответственно глазеть то случаи, то сценки. Не стал я создавать систем, пишу лишь то, что вижу, и с чем я был, остался с тем, не поднялся я выше.