— Это вовсе не милая безделушка, которые продают дамам для забавы. — Кожаная рукоятка была изрядно потерта, как если бы ножом неоднократно пользовались. Гейбриел знал, что если отдаст Мадлен нож, он идеально повторит форму ее ладони. — Ножны тоже изготовлены на заказ. Их подгоняли под форму твоей ноги. Где ты его взяла?

Мадлен ранили, а затем сбросили в реку. Ее дом попытались поджечь. Она должна была рыдать, умоляя Гейбриела о помощи. Но вместо этого на ее губах заиграла насмешливая улыбка.

— Нож подарил Призрак, а ножны — Шифровальщик.

— Шифровальщик?

— Клейтон Кемпбелл. Меня и раньше пытались похитить и даже хуже… Так что нож мне просто необходим.

— А как насчет русского языка?

Мадлен приподнялась на локтях.

— Я же говорила, что у меня много скрытых талантов.

— Может, перечислишь?

— Нет. Это вскружит мне голову.

— Ты очень наблюдательна. Умеешь разрабатывать детальный план действий. И при этом оборачивать любую ситуацию в свою пользу… Fais gaffe! [3]

Несмотря на то что Гейбриел неожиданно перешел на французский язык, Мадлен упала на кровать и скатилась бы с нее на пол, если бы он ее не удержал от этого.

— Ты, очевидно, говоришь и по-французски. К тому же у тебя молниеносная реакция, — произнес Гейбриел.

Мадлен прищурилась.

— Да, это объясняет, почему меня ранили и сбросили в реку.

— Оба раза ты выжила и при этом даже глазом не моргнула.

— Я же говорила, что я особенная. Заговоренная.

Гейбриел склонился над кроватью. Ему необходимо было добиться, чтобы все части головоломки сложились наконец воедино. Он чувствовал себя так, словно ходил с камешком в ботинке, который с каждым шагом причинял такую боль, что ни о чем другом уже невозможно было думать.

— Где ты была шесть месяцев назад?

— На юге Франции.

Гейбриел ждал, что Мадлен рассмеется над собственным абсурдным заявлением, но она лишь выжидательно смотрела на него. Гейбриела охватило раздражение. Ну почему он решил, что она скажет ему правду?

Прекрасно. Он привык иметь дело с упрямцами и лжецами. Он дождется, пока Мадлен запутается в паутине собственной лжи, а потом вытянет из нее правду.

— Что ты делала во Франции?

— Хотела добиться аудиенции у Наполеона.

— Удалось?

— Нет. Веллингтону нужен был совет, поэтому вызвали нас.

— Шесть месяцев назад Веллингтона не было во Франции. — Пусть лжет дальше. Он не станет ее останавливать.

— Знаю. Он был во Фландрии, — ответила Мадлен.

— Стало быть, ты путешествовала по всей Франции, пока не оказалась здесь?

— Нет, мы… — Мадлен поджала губы.

— Не можешь быстро придумать очередную ложь? Да брось. Не обязательно быть последовательной. Ведь вся твоя история совершенно лишена смысла. Ты шла пешком? Бежала вприпрыжку? Наняла экипаж?

— Нет. — Губы Мадлен изогнулись в насмешливой улыбке. — Следовала в обозе французской армии.

Терпение Гейбриела лопнуло.

— Мадлен…

За спиной молодого человека раздалось деликатное покашливание.

— Кто эта женщина, которую ты спас, Гейбриел? И будь добр, объясни, кто дал тебе право кричать на нее.

Гейбриел едва сдержался, чтобы не застонать.

— Добрый день, мама.

Мать Гейбриела подошла к окну и раздвинула шторы.

— Если вы оба проснулись, не вижу смысла сидеть в темноте. Между прочим, Гейбриел не привозил ко мне гостей с того самого времени, когда учился в Оксфорде.

Мадлен отчаянно заморгала, когда яркий свет залил комнату, осветив стоящую возле окна женщину. Мадлен не ожидала ничего подобного. Вместо худощавой чопорной гувернантки на нее смотрела довольно пухлая миссис Хантфорд. Очевидно, в молодости она обладала роскошной фигурой. Выражение ее лица располагало, хотя и делало похожей на добродушную жену фермера, нежели на представительницу высшего света.

В общую картину не вписывались лишь ее глаза. Они были такими же, как у сына, — кристально голубые. И излучали жизнелюбие и доброжелательность.

Вообще-то именно такому выражению лица Мадлен всегда пыталась подражать. Но это ей никогда не удавалось.

И как у матери Гейбриела это получилось? Жизнь ее нельзя было назвать легкой, и тем не менее она так и лучилась энергией. Это была не просто радость, а скорее, уверенность в том, что среди людей совсем нет плохих и что все в конечном итоге будет хорошо.