Внезапно между собравшимися словно пробежала искра, и офицеры вполголоса принялись предупреждать друг друга:

— Командующий…

Почти сразу на лестнице, шедшей от фойе к зрительному залу, сами собой образовались две красочные шпалеры, вдоль которых с достоинством, в сопровождении адъютантов и элегантной супруги, по ковровой дорожке поднимался весьма моложавый генерал. На повороте у лестничного марша внимание генеральши привлекла очень уж колоритная фигура дяди Викентия.

Женщина что-то прошептала на ухо мужу, генерал повернул голову, и в ту же минуту дядя Викентий, вместе с Виктором, который стоял рядом, вытянулись и с коротким поклоном щелкнули каблуками. В ответ генерал так же коротко, по-офицерски, ответил, его супруга, приветливо улыбнувшись, тоже кивнула, и на какое-то время дядя Викентий и Виктор вместе со своими спутницами оказались в центре внимания…

В антракте дым стоял коромыслом, а в комнате для курения это выражение имело уже не переносный, а прямой смысл. По крайней мере, когда дядя Викентий заглянул в курилку, фигуры скопившихся там мужчин едва угадывались в клубах папиросного дыма.

Не пытаясь что-либо разглядеть, дядя Викентий нырнул в серое облако и почти сразу наткнулся в этой полупрозрачной мути на плотного офицера, явно пребывавшего подшофе. Придвинувшись почти вплотную, он дохнул в лицо дяде Викентию хорошим водочным перегаром и с удивлением произнес:

— О, смотри, старый знакомый! Я ж сказал: русский!

После столь категоричного заявления офицер, который был в добром подпитии, чтоб лучше держаться, ухватился за спинку скамейки, поставленной для курильщиков, и только тогда продолжил:

— Я русского сразу вижу! Но ты молоток! Сразу видать, благородие… Да ты, никак, не узнал меня? — пьянчужка картинно развел руками.

— Почему не узнал? Узнал… — Дядя Викентий понял, что после встречи с генералом внимание офицеров ему обеспечено, и усмехнулся: — Я помню, как ты мне на голову с «виллиса» свалился…

— Только не на голову! Не надо! Я на ногах… Твердо…

— Ну ладно, то «виллис», а то театр…

Дядя Викентий попробовал обойти живую преграду, однако офицер с пьяной настойчивостью гнул свое:

— Ну, пускай театр… Я как все! Тут буфет, мировой! Я, как пришел, сразу… Водки!.. А теперь коньяку!.. Пошли, я угощаю!

— Да зачем идти-то… — пробовал протестовать дядя Викентий, однако этот забубенный капитан почему-то вызывал симпатию, да к тому же и упоминание о конь яке в буфете вызвало интерес.

Вероятно, подсознательно капитан уловил эти колебания и бесцеремонно потянул дядю Викентия за рукав.

— Ну, пойдем… Потому как нравишься мне! Я, может, тебе представиться хочу… Как ты там, командующему! На лестнице…

Не обращая внимания на слабое сопротивление, офицер дотащил дядю Викентия до буфета, и перед ними на столе как бы сами по себе возникли два полных стакана.

— Во! Я ж говорю… Коньяк! Как там у вас, у благородных? Чтоб на «ты»?

— На брудершафт… — усмехнулся дядя Викентий.

— Не, это не будем… Слово немецкое, а мне немцы, во! — с пьяной откровенностью заявил капитан и для убедительности провел ладонью по горлу. — Понимаешь, фронт. Ты понимаешь, я знаю… Ордена вон… Еще царские! Уважаю… А за что?

— За взятие Львова… В ту войну.

Дядя Викентий пригубил коньяк и, не удержавшись, сделал пару глотков.

— Ну? Вот дают наши!.. — капитан, глядя на дядю Викентия, хватил сразу с полстакана и сразу же перешел на личное: — И жена у тебя — во! Я видел. А молодой кто, сын?

— Нет, племянник.

— А-а-а… Но вы смотритесь! И жена, видать, тоже из благородных?

— Нет, мещанка львовская… — этот простецкий офицер все больше нравился дяде Викентию, и он, сам того не замечая, то ли под действием коньяка, то ли просто под влиянием минуты, добавил: — Я с ней еще тогда встретился, а теперь вот совсем приехал.

Дядя Викентий, пытаясь разглядеть своих в теат ральной толпе, оглянулся, но капитан снова отвлек его.

— Красиво!.. Предлагаю тост.

— Да ты хоть представься сначала, — хмыкнул дядя Викентий.

— Капитан Петрищенко, Василий Иванович… А вас?

— Викентий Георгиевич.

— Ну что, Викентий Георгиевич, за Победу! За Сталина!

— За Россию! — негромко добавил дядя Викентий и, как водку, одним махом, допил ароматный коньяк.

Миновав путаные переулки старой части города, дядя Викентий вышел на центральный проспект и, машинально глянув вдоль улицы, замер на месте. По асфальтированной полосе проезжей части слаженно троттировали серые в яблоках кони, запряженные в шикарный фаэтон на резиновом ходу.