В целях охраны туркмены держат больших, свирепых собак, подрубая им уши, подобно тому, как тибетцы поступают со своими длинношерстыми мастиффами. Еще туркмены держат своего рода борзых, с которыми они охотятся на газелей. Они могут поймать таким способом газель только в определенное время года, когда животные находятся в плохом состоянии. Охотники, туркмены сказали мне, что, когда газели хорошо упитаны, собаки могут настичь их, но они не могут вонзить в добычу свои зубы! По разным причинам верблюдов здесь кормили насильно шариками из муки, смешанной с другими ингредиентами, заталкивая этот корм прямо им в горло. Мне кажется, что это весьма неприятный и, очевидно, довольно опасный для человека процесс.

Мы покинули наш гостеприимный колодец в час пополудни 30 декабря. В одном месте мы нашли заросли растущей травы и остановились, чтобы нарвать ее для корма нашим лошадям вечером.

Вечером мы добрались до колодца, похожего на Юр Чилик, он назывался Хумли. Он был глубиной шестьсот футов, [107] и верблюдам требовалось семь с половиной минут, чтобы достать кожаный мешок восхитительной воды. По прибытию мы узнали, что четверо русских отбыли сегодня утром в Бурдалык. Мы были почти уверены, что у них должно было быть сообщение для нас из Мешхеда, и поэтому сразу послали им вдогонку человека, чтобы разузнать, кто они, и, если понадобится, вернуть их. Весь следующий день мы их ждали.

Я хотел добыть экземпляр газели (Gazella subgutturosa) в этом редко посещаемом месте. По сведениям, полученным у Юр Чилика, их должно было быть много около этого колодца, и, кроме того, одна из них была больна. Вообще, очень редко можно увидеть больных диких животных. Я пошел на поиски и вскоре увидел, что больное животное погибло. Я взял себе рога, и ныне они находятся в Бомбейском Общественном Музее Естествознания. Я отправился дальше, надеясь подстрелить одну газель, и вскоре увидел трех газелей, но они были очень дики и пугливы, и мне не удалось их подстрелить. Туркмены называют этих газелей сайгаками или джейранами.

Днем вернулись русские. Оказалось, что это были люди, которых я послал из Бухары 22 октября и 12 ноября и которые привезли письмо от генерала Маллесона, предписывающее мне вернуться в Мешхед. Один из этих посыльных прибыл в Мешхед 16 ноября и сказал мне, что генерал послал мне письмо в Бухару на следующий день, 17 ноября. Как сейчас выяснилось, 8 декабря Казначей спросил Азизова, туркмена из Хивы, путешествовавшего сейчас со мной, умеет ли он читать по-английски, а пару дней спустя с тем же вопросом он обратился к одному из моих русских компаньонов с аналогичным вопросом. Они оба ответили, что не знают английского, но что в Бухаре сейчас находится английский офицер, который мог бы это сделать. Казначей сказал, что не будет этого делать. Я не сомневаюсь, что эти глупые бухарские министры перехватили присланные мне письма, надеясь узнать их содержание. Эта неспособность доверять своим проверенным друзьям, как показали эти случаи с сообщениями и подарками, преподнесенными моим двум индийским солдатам, и неспособность избежать искушения поинтриговать были не менее раздражающими от того, что были ожидаемыми. Впрочем, de mortuis…, [108] эти люди — Казначей, Куш Беги и многие другие несколько месяцев спустя были расстреляны большевиками.

Я услышал от этих четверых русских очень хорошие отзывы о британских силах в Мешхеде, они были восхищены увиденным там обмундированием и рационом питания индийских солдат. Они сами были там одеты и снабжены всем необходимым для этой своей поездки в Бухару, что они рассматривали в качестве очень щедрого жеста.

Той ночью выпал снег, и было очень холодно под нашим войлоком. Новогоднее утро 1920 года выдалось холодным и ветреным, шел снег. Возможность нашего передвижения в создавшихся условиях выглядела настолько бесперспективной, что мы остались здесь на весь день.

В течение следующей ночи погода прояснилась, но все еще было очень холодно, а толщина снега была около пяти дюймов, [109] и мы вышли в дорогу позже обычного.

На следующее утро, проехав около двадцати миль, на значительном расстоянии от нас мы увидели быстро скачущего одинокого всадника. Это был первый человек, которого мы увидели в степи, за исключением людей, встретившихся нам у последних двух колодцев. Мы не придали этому случаю большого значения и через короткое время забыли о нем. Вскоре после этого в поле нашего зрения оказался колодец, около которого мы увидели людей. Казалось, что они готовились к обороне, поскольку мы заметили в их руках винтовки. Мои русские товарищи по путешествию хотели сразу атаковать их — и ничего хорошего это нам не сулило, было безумием пытаться без прикрытия с нашими семью винтовками выбить из зданий вооруженных мужчин, не имея никакой надежды на нормальный уход для раненных, и имея в качестве альтернативы, если бы нам не удалось силой захватить это место, плен или смерть от жажды.

Я взял с собой одного туркмена и подошел к колодцу на расстояние, достаточное чтобы докричаться до людей там, и передал им, что мы не собираемся причинять им вред, но мы должны получить воду. Затем мы обнаружили старика, который, по-видимому, в окрестностях колодца собирал хворост на топливо, и объяснили положение дел ему, и сказали, что если понадобиться, то мы готовы решить вопрос оружием, но лучше бы этого было не делать. Мы не рассказывали ему, как плохо мы были вооружены, и он должен был быть уверен, что у каждого из нас есть винтовка. Он вернулся к своим товарищам и, как мы могли видеть, стал объяснять создавшуюся ситуацию людям у колодца, которые затем стали сигнализировать нам, чтобы мы подошли. Это мы делали осторожно. У колодца мы обнаружили две комнаты, и были рады этому пристанищу. Компания у колодца состояла из двух отъявленных разбойников, трех или четырех их приятелей и странного, подозрительного субъекта в персидском платье. Все они были достаточно вооружены, чтобы не подпустить нас к воде в случае вооруженного конфликта между нами. Мы договорились с ними, что займем одну комнату, а они другую, и, что в любом случае мы не вмешиваемся в дела друг друга.

Спустя некоторое время, Кал би Мохаммад, наш солдат хазареец, сказал, указывая на перса «Я знаю этого человека, его зовут Саид Мохаммед, но он также известен как Ишан, и он хорошо известен в Мешхеде своей дурной репутацией». Это было на редкость удивительным совпадением и, как оказалось, очень удачным для нас. Я отозвал в сторону главаря шайки туркменских разбойников и спросил, кто этот человек. Он ответил «Я никогда его не видел прежде. Он появился за несколько минут до вас и сказал нам, что вы собираетесь напасть на колодец. Он перс».