Очертания неземной фигуры стали расплывчатыми, голубое сияние померкло. Мгновением позднее на прогалине воцарилась тьма, сквозь которую постепенно пробился к заново обвыкавшимся во мраке глазам испанца слабый свет бесконечно далеких звезд. Лишь сейчас Родриго заметил, что незнакомец мудро и милосердно испепелил тошнотворные ломти вурдалачьей плоти, разметанные у каменной стены яростными ударами клинка. Избавил Эрну от гнусного зрелища, подумал кастилец.

— Родриго, — слабо послышалось сверху, — Родриго, где ты? Где мы? Родриго, милый, помоги мне спуститься, здесь так неудобно...

Рыцарь принял баронессу на могучие руки, прижал к себе, поцеловал, осторожно поставил на землю.

— Я, кажется, упала в обморок, — блекло улыбнулась Эрна. — Удивительно, что не упала вниз... Где лошадь? И... и...

— За нами гнался шальной заблудший волчина, — беспечным голосом сообщил Родриго. — Видно, забрел откуда-то с севера, оголодал, отощал, еле на ногах держался. Я попотчевал его стрелой, и бедняга умчался восвояси. Боюсь, не выживет, а волки в Англии, сама знаешь, редкость неимоверная. Беречь надобно, лелеять, — а я бедную зверюгу из арбалета в расход вывожу!

Эрна, совершенно проснувшаяся, неожиданно посвежевшая, смотрела на Родриго во все глаза и только дивилась неумелой, наспех изобретаемой лжи.

— Нужно дозваться или разыскать Аладу, — сказала она чуть погодя. — Иначе придется строить шалаш и отлеживаться в нем, покуда не подживет твоя ступня.

Испанец весело засмеялся и запрыгал на правой ноге.

— Что это значит? — воскликнула Эрна.

— Вывих у меня приключился. А потом стопа как-то незаметно крутнулась в суставе и прыгнула аккурат куда природой положено. Даже не болит, поверь на слово.

— Ни единому твоему слову я сейчас не верю, — возразила Эрна. — Не хочешь рассказывать — не надо, я не в обиде. Только ответь, если это действительно был заблудший волчина, — почему ты велел мне закрыть глаза? Эка невидаль, волк!

Родриго предусмотрительно пропустил последний вопрос любовницы мимо ушей.

— Даже если наша лошадка исчезла бесследно — в чем я отнюдь не убежден, — можно продолжить путь без особых трудностей. Оружие при нас. Бедняга Марфиль остался лежать на тропе. Я устрою тебя в уютной развилке ветвей, повыше от земли, а сам отправлюсь к дороге, заберу переметные сумы, вернусь — и мы соорудим преуютное беличье гнездышко, теплое и безопасное. Скоротаем ночь, а поутру двинемся в дальнейший путь, — правда, уже пешком, но это еще не самая большая беда в подобном путешествии, поверь.

— Я боюсь оставаться одна, — заявила Эрна. — Хочешь идти к тропе — пойдем вместе.

— Хорошо, — вздохнул Родриго.

* * *

Развилку подобрали на славу — тройную, надежную, просторную. Испанец выложил ее нарубленными сучьями, набросал сверху толстый слой мягкой травы, даже умудрился обнести это незамысловатое пристанище подобием низенького редкого плетня, дабы ненароком не свалиться во сне с высоты восьми или девяти футов. Беглецы забрались наверх, тесно прижались друг к другу, плотно укутались толстым всадническим плащом Родриго. Рыцарь, совершенно обессиленный напряжением последних суток, уснул почти тотчас, но Эрна де Монсеррат, чудесным образом отдохнувшая за полчаса, подаренных мудрым хранителем, еще долго лежала, глядя сквозь филигранную листву на золотые, серебристые, синеватые звездные россыпи, мерцавшие в недосягаемой вышине, до которой хоть всю жизнь пытайся долететь — не долетишь, даже если иметь орлиные крылья и мчаться без передышки и не останавливаясь ни на один миг... А быстро ли можно перенестись туда мыслью? Да во мгновение ока! И увидеть все-все звездочки именно такими, какими представляешь с далекого детства... Просто взять — и мигнуть, и вот мы уже на той, серебряной, трепетно сверкающей прямо над головой... Она совсем крохотная, не больше травянистого пригорка, на котором маленькая Эрна любила растягиваться, подставляя лицо горячим лучам июньского солнца. Лучи просачивались через тонкую кожу сомкнутых век розовым светом, а рядом жужжали невидимые пчелы, благоухали медунка и клевер, терпко пахли зноем сохнущие травы, чьих названий девочка еще не зна...

Эрна и сама не заметила, как уснула. Впрочем, заметить перехода от бодрствования к дремоте не удается, наверное, никому из живущих.

* * *

Четыре дюжины копыт грохотали по Хэмфордской тропе, и сплошной, густой гром, в котором было уже ни отдельного случайного лязга подковы о подвернувшийся камень не различить, ни всхрапа не разобрать, ни гиканья не расслышать, катился по лесу, точно исполинский чугунный шар, запущенный рукою великана, вздумавшего поиграть в кегли.

Погоню Бертран де Монсеррат затеял серьезную и основательную.

Шестерых всадников сопровождали запасные, или, как тогда принято было говорить, заводные лошади. Преследователи, по распоряжению барона, сменяли скакунов, едва лишь обремененные тяжестью наездников кони обнаруживали первые признаки усталости. Бертран обучился этому способу у азиатских кочевников и мог покрывать огромные расстояния в сроки, немыслимые для тогдашнего европейского кавалериста, ибо заводная лошадь рыцаря, как правило, несла на себе либо поклажу, либо оруженосца.

Гром катился по Хэмфордскому лесу, чьи четвероногие и пернатые обитатели уже вторую ночь сидели по норам и гнездам, берлогам и лежкам, дуплам и колодам, загнанные туда окутавшим чащобы ужасом.

Лес продолжал безмолвствовать, но гул и грохот копыт не давали Бертрану обратить хотя бы мимолетное внимание на столь необычайное и необъяснимое явление, а кипевшая в груди ярость заглушила бы любые вопросы, даже задай их сам себе полупомраченный рассудок де Монсеррата.

Шэгг, охотничий пес, потомок страшных молосских волкодавов, служивших Александру Великому бойцами, а римлянам, — которые, собственно, и доставили породу на Британские острова, — римлянам служившие палачами на цирковых аренах, где травили зверьми христиан, — Шэгг быстро и уверенно привел погоню к затерянной хижине. Преследователи миновали место побоища, где над лошадиными и людскими телами уже вовсю потрудились вороны. Изображать особое огорчение безвременной гибелью стряпчего Бертран посчитал излишним, а собака, немного пометавшись, возвратилась назад и ринулась по малоприметной боковой тропке, ведшей прямиком на прогалину.